— Как ребенок? — наконец спрашивает он.
— Хлоя чувствует себя прекрасно, — бросаю я, в который раз отметив про себя, что Джейк по-прежнему не называет ее по имени. — Полностью выздоровела.
— Хорошо. Это хорошо, — говорит он.
Я продолжаю месить тесто. Джейк продолжает смотреть на меня. Я чувствую, что он хочет сказать что-то еще, но не представляю, что именно. Внезапно я понимаю, что больше этого не вынесу. Я не могу заниматься пастой, когда Джейк сидит рядом и неотрывно смотрит на меня, делая вид, что мы всего лишь деловые партнеры.
— Мне бы хотелось ее увидеть, — наконец говорит Джейк. — Увидеть Хлою.
Я продолжаю работать, я не верю своим ушам. Не получив ответа, Джейк добавляет:
— Я знаю, что я… э-э… что мы с тобой не оговорили детали относительно Хлои, и вообще, но я даже не стану выходить с ней на улицу, если ты не хочешь. Я просто приду на нее посмотреть. В твоем присутствии или нет, как скажешь.
Этот примирительный тон, это смирение — как-то не похоже на Джейка. Неужели болезнь Хлои, чуть ее не погубившая, заставила его изменить отношение к дочери?
— Конечно, приходи. Как-никак она твоя дочь.
На секунду я вскидываю на него глаза. Мой тонкий сарказм не произвел на него никакого впечатления.
— Я могу только в воскресенье, — после некоторой паузы говорит Джейк. — Когда наш ресторан закрыт. — Чтобы Джейк ради ребенка не пошел на работу? — боже упаси! Нет, не настолько изменила его болезнь дочери. — Скажем, около полудня?
— Хорошо.
Это все, что я могу из себя выдавить.
— Значит, увидимся в воскресенье, — говорит он, вставая.
Когда я вновь поднимаю глаза, Джейк уже стоит возле кухонного стола и продолжает нарезать лук. Я слушаю, как он насвистывает вальс Мюзетты, и думаю о том, что бы все это значило.
Глава 5
В тот вечер, когда Хлоя засыпает, я достаю все выпуски «Chef's Technique» за последние два года. Удобно устроившись на диване, с бокалом бароло в руке, я просматриваю статьи Артура Коула, пытаясь понять человека, который приводит одиннадцать различных вариантов приготовления салата со шпинатом, причем дотошно, в мельчайших деталях описывает каждый рецепт.
Сама я предпочитаю держать рецепты в уме, хотя и храню дома подшивки «Gourmet», «Bon Appétit», «Saveur» и, конечно, «Chefs» за последние пять лет. Самые свежие экземпляры лежат у меня на полке в кухне; остальные аккуратно уложены в коробки, на каждой из которых стоят даты и номера журналов. Я не пытаюсь понять, зачем мне все это нужно. Знаю только одно — мне почему-то приятно сознавать, что, если когда-нибудь мне срочно понадобится приготовить бибим-бап («Gourmet» за август 2004 года) для высоких гостей из Кореи, я не ударю лицом в грязь. Но еще я знаю, что не хотела бы стать такой же одержимой, как мистер Коул.
Днем в субботу, пока Хлоя спит, я наконец задумываюсь, что бы такое надеть вечером, и понимаю, что мой гардероб находится в плачевном состоянии. Я не ходила по магазинам уже несколько месяцев, практически с рождения Хлои. Широкие поварские штаны Джейка на резинке и либо поварская туника, либо просторная белая рубашка — вот и все, что я носила во время беременности, остальное же, то есть вечернее платье, шубку и пару вязаных кофточек (ненавижу их!) брала напрокат. Впрочем, походы по магазинам я забросила не из-за беременности. Занимаясь ресторанным бизнесом, очень быстро начинаешь ценить удобство униформы. И скоро это становится образом жизни.
Наконец я выбираю черные «жатые» брюки и черный кашемировый джемпер. Я обдумываю совет Ренаты по поводу распущенных волос, затем прихожу к выводу, что длинные распущенные волосы вряд ли произведут на Артура впечатление. Строгие педанты, как правило, не любят неприбранные волосы. И я просто закручиваю их в узел.
Габриэлла, за которой следуют Майкл и Рената, прибывает ровно в семь вечера, и в тот момент, когда они переступают порог квартиры, Хлоя просыпается и начинает плакать. Она замирает всем телом, намертво вцепляясь в меня. В итоге нам помогает Майкл: он осторожно отцепляет от меня Хлою и передает ее в подставленные руки Габриэллы. Потом все тот же Майкл, с которым я едва успела поздороваться, мягко, но решительно выводит меня за дверь и ведет к лифту. Когда мы уже сидим в такси, он ободряюще трогает меня за плечо.
— Между прочим, она замолчала, не успели мы выйти в коридор. Все младенцы одинаковы — плачут, чтобы помучить родителей.
— Мне так стыдно, что я ее оставила.
— Ты сама виновата, Мира, — говорит Рената. — Нужно было это сделать гораздо раньше. Сейчас она бы уже привыкла оставаться с другими людьми.