Зачем он это сказал? Я теперь, лишь о Москве подумаю, вспоминаю в первую очередь красный песок — прямо наваждение какое-то.
Но когда мы в ней наконец будем, в Москве? И мама то и дело спрашивает у отца — но с тревогой в усталом голосе. Значит, не о Парке культуры её беспокойство. Иногда, после нашей звонкой и гордой урочной песни, я вбегаю в баньку и застаю маму в слезах. «Ни, я бильше нэ можу… Як бездомни цыгани скитаемось, нэма гдэ притулытысь…». Мне хочется сказать ей: «Да ты посиди в саду, там так хорошо, цветы, солнышко греет». Но я боюсь, она ещё сильней расплачется… «Ничего-ничего, Тамара, потерпи ещё немножко, — слышу вечером голос отца. — Я ещё раз заходил в хозуправление академии. Говорят, в октябре обязательно обеспечат жильём. Будет у тебя наконец свой угол… А на 800-летие обязательно едем в Москву, на целый день! Ну, на полдня хотя бы, а то устанете без привычки, — и повышает голос, чтобы я лучше слышал: — Будет праздничный салют, иллюминации, представления на площадях, оркестры, хоровые ансамбли, прожектора, эскадроны конной милиции… и пр-рочие танцы и пляски!»
Так весело всё это он высказал, что, не удержавшись, сам хохотнул напоследок.
«А Парк культуры?» — хотел я ему напомнить. Впрочем, разве он когда забывал исполнить свои обещания?
И точно! В праздничный день от Ярославского вокзала мы едем в метро прямиком до станции «Парк культуры». И не беда, что на станции этой нет эскалатора, ноги и так несут меня наверх быстрей всякой техники.
— Вы идете по самому красивому мосту Москвы, — волнуется отец. — Крымский мост! А? Сколько металла, а он будто парит в воздухе! Чудо инженерного искусства!.. А внизу? Внизу величавая полноводная Москва-река, одетая в гранитные берега, принявшая в себя воды Волги. Это Москва-река дала когда-то, восемьсот лет назад, имя будущей столице. — Он говорит громко, радостно, на нас оборачиваются, улыбаются отцу, кто-то даже пристроился к нам, слушают с полуоткрытыми ртами. — А город тогда был маленький, умещался вон на том Боровицком холме, где мы теперь видим великолепную панораму Кремля… Большой Кремлёвский дворец… колокольня Ивана Великого, самая высокая во всей стране…
— Товарищ майор, разрешите вопрос? — перебивает его мужчина с брызжущими из глаз искорками восхищения. — А товарищ Сталин живёт и работает в Кремлёвском дворце, правильно я считаю?
— Нет, товарищ. — Отец отвечает ему щедрой улыбкой. — Во дворце жили цари и императоры. А товарищ Сталин живёт и работает в другом, более скромном помещении Кремля.
— Ну, вот, слышал? — укоряет мужчину его спутница. — А то: я считаю, я считаю…
— Ничего, — улыбается отец и ей. — Многие вначале не знают и показывают на дворец.
Я не могу выбрать: на что смотреть больше — на мост, на Ивана Великого, на набережные, на башни и дворец? Голова покруживается от высоты, оттого, что река очень далеко внизу, оттого, что Кремль так близко, будто на ладони, и сияет целой пригоршней золотых куполов… Вот почему, значит: золотая моя Москва?
— А вот и Парк культуры, — не даёт нам передышки отец, — глядите направо — там, где деревья до самого горизонта. Между прочим, самый большой в мире парк такого типа. Видите, кружится? Чёртово колесо! Сейчас, пожалуй, и мы возьмём билеты.
— Чёртово колесо? — У мамы в глазах испуг и решимость. — Ни за что на свете.
— Ну, только разочек, вверх и вниз, всю Москву увидим, — подмигивает мне отец.
— Миша! — Она останавливается. Такой строгой я её видел лишь в мардаровской школе, когда утихомиривала детей. — Я что сказала! Даже не думай. А то уеду одна на вокзал.
«Вот трусиха, — сержусь про себя. — Что ж мы, и в парк не войдём?»
Честно сказать, на это чёртово колесо и я поглядываю искоса: как люди не вываливаются из качаемых ветром зыбок? Это не в сугроб сигать с крыши сарая… но если отец купит билет, придётся залезть в люльку, изображать перед ним и всеми зеваками бесстрашие.
Впрочем, какое ещё колесо, когда почти сразу за входными турникетами глаза наши упираются в зелёную лужайку, загромождённую целой горой металлического хлама!
— Между прочим, боевые трофеи войны. — Хозяйски-небрежным движением руки отец приглашает нас начать культурный отдых с осмотра гитлеровских самолётов. — «Мессершмиты», «хейнкели», воздушные разведчики и прочее утильсырьё. Некоторые даже долетали до Москвы. Но наши асы и зенитчики заставили их асов совершить вынужденное приземление.
— О! Поглядите на него, — кивает головой мама. — Прямо маршал, такой важный. А сколько лет они бомбили, бомбили…