– Блажен я и треблажен, но един ли я наслаждаться истинным благом буду? Нет! я употреблю все мое искусство, да другие достигнут до такого же блаженства, коим я наслаждаюсь. Познания мои и магия да послужат к моему намерению.
Тогда увидел Орондаль, что маг вызвал силою своего искусства подобное себе существо, обучил всей силе магии и рек:
– В средине сего острова воздвигну я себе жилище, обнесу его непроницаемою стеною, тебя установлю единым посредником, помощию которого жители сего острова могут входить в мои чертоги. Они, прилежанием своим и точным исполнением твоих уставов найдя твою доверенность, силу моего искусства и единственный способ, коим я наслаждаюсь блаженством, чрез тебя токмо познать могут.
Тогда маг воздвиг в средине острова чертоги и, нарекши ученика своего царем острова, сокрылся в оные. Царь воскликнул велегласно так, что глас его слышен был во всех краях моря, и вызывал жителей на остров. Тогда увидел Орондаль, что со всех сторон моря приезжали населять остров. Царь принимал всех с ласкою и искусство свое разделял со всеми, жаждущими познать оное. Тогда ближайшие к нему, получив некие познанияв его науке, возгордись оным, возмнили, что уже в учителе и в силе его нужды не имеют, престали внимать его положениям, положились на свою силу, сделали заговор между собою, удалились от царя на другой край острова, учредили свое собственное царство и все внимание свое к тому обратили, чтобы, отвлекая жителей от законного царя, привлечь к своей стороне и тем усилить свое царство. Царь, видя их упорство и не желая силою приводить их ко благу, оставил их собственной воле и нарек других своими приближенними; но и те, обольщены быв удалившимися прежде от царя, приближилися к ним и между ими и царем в средине поселилися: но царь, зная, что они не сами собою, но прельщенны быв, от него удалилися, не столько на них прогневался, как на первых. Он, соболезнуя о их слабости и желая возвратить их к блаженству, не совсем от себя их отринул; но в самом их жилище воздвиг столб, на коем написал златыми буквами средство, помощию которого могли сии преступники, раскаявшись, войти опять в милость цареву и, научась его науке, введены быть в чертоги мага. Орондаль с жадностию приближился к столбу, воззрел на него и прочел следующие слова: век живи, век учись. Долго думал Орондаль об изъяснении оных, но прямого смысла не мог постигнуть. Тогда царь, видя его недоумение, рек ему:
– Орондаль, достойный человек просвещения! знай, что жители сии, удаляся самовольно от меня, уже не могут из моих уст получать изъяснения в науке, преподаваемой мною: но как я знал, что не сами собою меня отреклися, но прельщенны быв моими злодеями, то желая их блаженства, покрыл я мою науку разными изображениями, которые окрест их находятся, дабы могли они, проникая в истинный смысл оных, возлюбить сию науку и ко мне опять возвратиться. Но как к познанию сих изображений потребно неутомимое прилежание и моя помощь, то сими словами даю им разуметь, чтобы, оставя учение возмутителей и истребя свои догадки, век свой на то употребили, чтобы проникнуть в истинный смысл данных им мною изображений, а чрез то удалиться от прельстителя и возвратиться ко мне; я же есмь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
При сих словах Орондаль проснулся и столь был поражен сими словами, что сон свой предал потомкам: но время, истребляя все монументы, и смысл, сна сего истребило, слова же, написанные на столбе, обратило в пословицу, которая ныне ко всему пригодна стала; ибо науки столь размножились, а человеки под столь различными видами умеют сокрывать себя, что недостанет века нашего, чтобы всему научиться и так познать людей, чтобы ими не быть обмануту; почему пословица сия, по мнению сказавшего мне сон сей, может служить девизом для человеков вообще. Век живи, век учись.
В Риме был, а Папы не видал
Диспар'е, обтекши большую часть Европы, к великой радости своих родителей благополучно возвращается в дом свой. Слава трубит о том по всему городу; все желают видеть путешественника, и он, отдохнувши от трудов дорожных, удостоивает приятельские домы своим посещением. Неоспоримо, что в тех местах, где человека видят только снаружи, он показался достойным подражания; ибо все, что ни было на нем или что ни лежало в его карманах, было последней моды; следовательно, чрезвычайно. – В один неблагоприятный день попался он куда-то, где взирают далее и где не довольствуются рассуждениями о нарядах, а желают слышать о чем-то другом. Диспаре не вдруг проник в столь странный нрав хозяев, но, начав повесть о дороге своей с середки, или с Парижа, рассказывал, что ныне тамошние военные офицеры входят в домы знатные в своих мундирах и их за то уже не презирают; что путешествующий может приехать в столицу твердых умов без кафтана и без сорочки, лишь де только б был у него полный кошелек, то и все одеяние и прочее в минуту нанять можно. Еще примолвил он, что в Лондоне прекрасная, полезная и редкая изобретена чрезвычайность, что, не тратя кофейной гущи для загадыванья о будущем, употребляют к тому засмарканные платки и после отдают их прачке. Но он много бы еще насказал нелепостей, когда б некто из пожилых людей не спросил его о аглинском земледелии, о нравах и законах. – Диспаре начал хохотать; но усмотри, что никто не смеется, почел за нужное ответствовать и сказал, что тамо пашут землю и едят хлеб. После предложены были ему вопросы гораздо полегче первого, о том, велика ли река Темза и хороша ли построена катедральная церковь. Однако славный путешествователь не постыдился, поворотя разговор, повествовать, сколько в Лондоне прихоженских девочек; как они без всяких чинов на улицах останавливают прохожих и какое прекрасное место Ги-де-Парк, также по чему он платил в трактире у Розбива за ежедневную пищу. То только беда, что ему перебил речь старый драгунский капитан, сказав пословицу: в Риме-де ты был, а папы не видал. После чего иные сожалели о родителях г. Диспаре, что они с великим убытком не получили великого сокровища, другие смеялись, а с тех пор пословица: в Риме был, а папы не видал, вошла в употребление.
Сиди у моря, жди погоды теплыя
Золото есть и всегда будет предметом искания всякого рода людей. Земледелец, проливая пот, пашет землю и избытками нивы своей не только наполняет закромы свои в зиму, но меняет их на золото, которое доставляет ему средства, служащие к награждению за труды его. Художник тщится превзойти другого художника не с тем, чтоб только его хвалили, но чтоб при сей похвале и золота носили больше к нему, нежели к другим его братьям. Где худо заплачены художники, не цветут там художества. Платят худо оттого, что не знают доброты и цены. Что купцы предприемлют для приобретения золота, всем известно. Да и самые дворяне, сии божки, туне приемлющие, а даром не дающие, чего не делают для золота? особливо в нынешние просвещенные времена! И вы, красавицы, часто, подавая руку согласия на женихово предложение, быстро взираете на дары или на случай, какой имеет будущий ваш супруг к достижению богатства, к приобретению золота. А вы, господа ученые, вы торгуете философиею; и как горят глаза ваши, взирая на призы, за квадратуру циркуля обещанные! одним словом: нет состояния, которое бы не имело в виду своем золота. Не исчисляю всех здесь для того, что не имею времени; ибо и я спешу с листом в типографию для получения золота. Любовь к сему металлу родилась вместе с ним: следовательно, давно владеет смертными. Златом изобилующий Офир посещаем был еще во времена Соломоновы. А из сего заключить можно, что нужду в золоте и мудрейший в человеках Соломон и глупейший из них Лаподур имеют.