В четверг утром, как раз когда Карелла один за другим прочесывал магазинчики на Гаррисон-стрит, пошел сильный дождь. С момента убийства прошло четыре дня. Карелла прекрасно понимал, что если он в ближайшее время ничего не выудит, дело попадет в мусорную корзину архива, в раздел «Нераскрытые преступления». Что бы там ни говорили, фактически это будет означать одно – дело закрыто. Нераскрытое, оно будет уже прикрыто, правда, до того момента, когда случайно через недели, месяцы, а может, и годы не всплывет какая-нибудь информация. Но ведь она может и вообще никогда не всплыть. Мысль о том, что дело может быть прекращено уже через два дня после похорон убитого, вызывала отвращение у Кареллы. Он чувствовал, что распятие юнца (если это можно был так назвать – креста ведь не было), задело в нем какие-то глубокие чувства. Последний раз он был в церкви в день бракосочетания сестры, а с тех пор прошло уже тринадцать лет. Вспоминая тяжелый запах ладана, священников с кадилами, мальчиков в белых одеждах и распятие Иисуса высоко над алтарем, Карелла всякий раз испытывал угрызения совести. Он не был набожным человеком ни в детстве, ни потом. Но в его мыслях убитый почему-то ассоциировался с идеей самопожертвования во имя жизни всех людей, и он не мог смириться с тем, что человек, распятый в заброшенном здании, погиб зря и его убийцам не воздается.
Капли дождя барабанили, как пулеметные очереди; серые улицы обезлюдели, и могло показаться, что Карелла попал на необитаемый остров. По небу пробежала светлая искра молнии, и через несколько секунд раздался оглушительный раскат грома, от которого Карелла вздрогнул и инстинктивно втянул голову в плечи. Он добежал до ближайшего магазина и, войдя внутрь, смахнул капли дождя с плаща и вытер платком лицо. Только после этого он оглянулся вокруг. Сначала он подумал, что попал в картинную галерею или на персональную выставку. Затем ему стало ясно, что он находится в магазине скульптора. На длинных стеллажах были выставлены работы хозяина: обнаженные женские фигуры, выполненные из дерева и камня, гипса и бронзы. Автор был не лишен вкуса, так, по крайней мере, показалось Карелле. Скульптуры были выполнены в лучших традициях натурализма и поражали своей почти фотографической четкостью. Обнаженные фигуры сидели, стояли или лежали, словно застыв в какой-то трехмерной реальности. Некоторые были размером не больше мизинца, но другие достигали полутораметровой высоты. Художник явно использовал одну и ту же натурщицу, молодую, высокую, стройную девушку с красивой грудью и узкими бедрами. Волосы девушки каскадами спадали ей на плечи. Создавалось впечатление, что Карелла попал в зеркальную комнату, где со всех сторон на него смотрела одна и та же девушка, отражаясь почему-то в разных позах. Размер фигур тоже был различным, но повторяемость лица как бы увековечивала облик девушки в материале более прочном, чем человеческая плоть. Карелла внимательно рассматривал одну из статуй, когда из подсобного помещения вышел человек.
Это был высокий блондин лет тридцати с темно-карими глазами и львиной гривой волос на голове. Он шел на костылях. Левая нога была забинтована, а на правую была надета рваная теннисная кроссовка белого цвета.
Сердце детектива забилось в профессиональной радости, но он не спешил отдаваться эмоциям. Карелла подумал, что сейчас, наверное наберется с десяток тысяч людей, у которых на правую ногу надета белая кроссовка, и столько же – у которых ее можно увидеть на левой ноге. А еще больше тех, у которых кроссовки есть на обеих ногах. Но, с другой стороны, неумолимо вставал вопрос: у кого из них есть магазин на Кингз Секл, что в четырех кварталах от Гаррисон-стрит, где пять дней назад был найден пригвожденный к стене юноша и где была найдена теннисная кроссовка в пустой комнате?
– Слушаю вас, сэр, – сказал молодой человек. – Чем могу служить?
– Я офицер полиции, – представился Карелла.
– Угу, – промычал блондин.
– Детектив Карелла, восемьдесят седьмой полицейский участок.
– Угу, – снова промычал тот.
Он не попросил показать удостоверение, и Карелла не стал лишний раз лезть за ним в карман.
– Я расследую одно убийство, – сказал он.
– Понимаю, – кивнул блондин и пропрыгал на костылях к одному из длинных столов, стоявших в магазине.
Он сел на край стола рядом с одной из своих стройных скульптур. Бронзовые ноги девушки были сведены, голова приподнята, но глаза стыдливо опущены вниз, как будто это была обнаженная монахиня.
– Меня зовут Сэндфорд Эллиот, – сказал он. – Все зовут меня Сэнди. А кто был убит?
– Мы не знаем. Поэтому я и хожу по району.
– Когда это случилось? – спросил Эллиот.
– В прошлое воскресенье вечером.
– В прошлое воскресенье меня не было в городе, – вдруг быстро сказал Эллиот.
Карелла сразу подметил, что блондин слишком уж торопится продемонстрировать свое алиби. Это было странно, ведь о подозрениях пока не было сказано ни слова.
– Правда? – продолжал Карелла с заинтересованным видом. – Где же вы были?
– В Бостоне. Я уезжал в Бостон на уик-энд.
– Да, там, наверное, неплохо.
– Да.
– Все же я покажу вам фотографию жертвы...
– Да я мало кого знаю в этом районе, – снова заторопился с отказом Эллиот. – Я в городе всего лишь с января. И вообще, я необщительный человек. Работаю в своей мастерской, она находится прямо здесь, и я не выхожу, чтобы продавать свои произведения, а пытаюсь заниматься продажей тут, – он обвел рукой помещение и добавил: – Я мало кого знаю.
– Но ведь многие наверняка захаживают в магазин, чтобы поглазеть? – спросил Карелла.
– О, да. Но если они не покупают мои работы, я не интересуюсь их именами. Вы понимаете?
– Да. Но, может, все-таки взглянете на фотографию?
– Ну, если вы так настаиваете, – пожал плечами Эллиот. – Вряд ли я вам помогу. Я действительно здесь никого не знаю.
– Вы родом из Бостона?
– Почему вы так решили?
– Вы говорили, что ездили в Бостон, вот я и подумал...
– Да нет. Я из Орегона. Но учился в Бостоне, в школе изящных искусств при университете.
– Вы говорили, что ездили туда в воскресенье?
– Да. Я был там у друзей. У меня много друзей в Бостоне.
– В отличие от здешних мест?
– Да.
– Вы повредили ногу до того, как поехали в Бостон, или уже когда вернулись?
– До того.
– А костыли не мешали?
– Нет.
– Вы что, ехали на машине?
– Да, друг вез меня.
– Кто?
– Девушка, которая мне позирует, – ответил Эллиот и кивнул на стоящие вокруг скульптуры.
– А кстати, что с ногой?
– Да так, несчастный случай.
– Перелом?
– Нет. Растяжение.
– Это, пожалуй, не приятнее, чем перелом.
– Да, доктор тоже так говорит.
– А как зовут доктора?
– А вам зачем?
– Просто интересуюсь.
– Ну, я не думаю, что вам это будет интересно, – ответил Эллиот.
– Вы правы, – согласился Карелла. – Так вы посмотрите на фотографию?
– Я уже вам говорил, – начал закипать Эллиот. – Я и так посвятил вам слишком много времени. Я, между прочим, работал, когда вы тут появились. Я не люблю, когда меня отрывают от работы.
– Простите меня, пожалуйста, за доставленное беспокойство, – устало прикрыв глаза, заученно проговорил Карелла и тут же добавил: – Вы до сих пор не взглянули на фото.