– Что это? – спросил Карелла.
– Части тела, – ответил Эллиот.
Он не только не собирался помогать Карелле, но даже стал откровенно наглым и грубым. Кареллу это абсолютно не удивило: кого же обрадует присутствие человека, который явился с бумажкой, дающей ему право перерыть в доме все сверху донизу.
– Вы их плавите?
– Да, – ответил Эллиот.
– Вы храните их в холодильнике, чтобы они не деформировались?
– Гениально! Как вы догадались?
– А зачем вы их храните?
– Я их использую как образцы, – сказал Эллиот. – Это образцы, с помощью которых я придаю скульптуре нужную позу.
Карелла понимающе кивнул головой, закрыл холодильник и снова принялся ходить по студии. В углу он обнаружил упаковочный ящик, но, открыв его, Карелла увидел, что Эллиот хранит в нем свои вещи. Карелла стал перебирать одежду, по возможности стараясь не нарушить порядок, в котором были сложены джинсы, свитера, рубашки, носки, белье и куртки. На дне он нашел еще одну сандалию, парную той, которая была на Эллиоте. Там же лежали две пары кожаных мокасин, но кроссовки не было. Карелла закрыл крышку ящика.
– А почему вы работаете с воском, ведь он такой нестойкий? – спросил он.
– Я уже говорил вам, что использую его только тогда, когда собираюсь отлить скульптуру в бронзе, – ответил Эллиот, положив инструмент на стол.
Затем он обернулся и с едва сдерживаемой злобой подчеркнуто медленно разъяснил:
– Это называется – «метод потерянного воска». С помощью воска делается форма, а когда дело доходит до литья, воск растапливается и в форму заливается расплавленная бронза.
– Ага, значит, именно таким образом первоначальный воск и «теряется», правильно?
– Удивительно, как это вы догадались, – снова ехидно произнес Эллиот и взял со стола специальный нож.
– А что вы делаете потом, когда вынимаете из формы застывшую бронзу?
– Снимаю заусеницы, заделываю дыры, крашу, полирую ее и устанавливаю на мраморное основание.
– А что здесь? – спросил Карелла, указав на закрытую дверь.
– Склад.
– Склад чего?
– Я храню там крупные части. В основном гипсовые.
– Вы не будете возражать, если я взгляну?
– Вы умеете достать человека, – покачал головой Эллиот. – Вам мало того, что вы пришли с ордером на обыск, так вы еще задаете дурацкие вопросы...
– Не надо лезть в бутылку, – спокойно напомнил Карелла.
– А почему бы и нет? – возмутился Эллиот. – Я вообще-то думал, что вы расследуете убийство!
– Мне кажется, вы до конца это не осознали, мистер Эллиот.
– Я прекрасно все понимаю! И я вам уже говорил, что понятия не имею, кто этот убитый.
– Да, вы мне это уже говорили. Вот только беда в том, что я вам не поверил.
– Ну так и не притворяйтесь таким приторно вежливым, – сказал Эллиот. – Если я подозреваюсь в убийстве, то мне не нужны ваши великосветские манеры.
Карелла молча вошел в помещение склада. Как и говорил Эллиот, там находились несколько больших работ и отдельных гипсовых кусков, тоже, без сомнения, слепленных с Мэри Раин. В конце комнаты Карелла увидел еще одну дверь.
– Куда ведет эта дверь? – спросил он.
– Что? – переспросил Эллиот.
– Тут есть еще одна дверь.
– Наружу. На аллею.
– Откройте мне ее, пожалуйста.
– У меня нет ключа. Я никогда ее не открываю. Она все время заперта.
– Тогда мне придется взломать ее, – предупредил Карелла.
– Зачем?
– Я хочу посмотреть, что находится за ней.
– Но там только аллея.
На засыпанном гипсовой пылью полу отчетливо виднелись следы. Это были следы правой ноги и круглые отпечатки от резинового набалдашника костыля. Следы вели прямо к двери.
– Ну так как, Эллиот, вы собираетесь открывать дверь?
– Я ведь уже сказал – у меня нет ключа!
– Прекрасно, – отозвался Карелла и резким ударом ноги выбил дверь.
– А у вас есть разрешение на это? – сразу закричал Эллиот.
– Можете подать на меня в суд, – ответил Карелла и шагнул наружу.
Возле стены стояли переполненный мусорный бак и две больших картонных коробки, также полные мусора. В одной из них Карелла обнаружил кроссовку, которая еще вчера была на Эллиоте. Он вернулся в студию и показал скульптору кроссовку.
– Вы, конечно, никогда ее раньше не видели?
– Никогда.
– Я так и думал. Ну, вот что, я бы не хотел говорить словами полицейского из телесериала, но должен вас уведомить, что теперь вы не должны покидать пределы города.
– А зачем мне куда-то ехать?
– Ну, я не знаю. Кажется, вы очень любите ездить в Бостон. Последуйте моему совету и не меняйте местожительство, пока я не свяжусь с вами еще раз.
– А зачем вам понадобилась эта старая кроссовка? – спросил Эллиот.
– Может быть, не весь воск «потерялся», а? – ответил вопросом на вопрос Карелла.
Полицейским, который в тот вечер должен был вести слежку за Фредериком Липтоном, оказался Коттон Хейз. Он сидел в машине и наблюдал за тем, как Липтон закрыл дверь своего агентства и пошел вниз по улице, где в конце квартала стоял его «Форд-Конвертибл». Хейз дождался, пока Липтон сел в машину, и поехал за ним, держась на значительном расстоянии, но не теряя «Форд» из виду. Проехав примерно полторы мили, Липтон остановился возле одного дома, вошел внутрь и находился там около четырех часов. Затем он снова сел в свой «Форд» и направился в бар под замысловатым названием «Ги-ги-гоу-гоу». Поскольку Липтон не знал Хейза в лицо и еще потому, что в баре танцевали обнаженные по пояс девицы, Хейз решил зайти внутрь и продолжить наблюдение там.
Собственно говоря, он не ожидал увидеть что-то особенное и не ошибся. Как правило, девушки в подобных заведениях были молодыми и привлекательными. Они извивались под ритм оглушающей слух рок-музыки в опасной близости от столиков, а подвыпившие завсегдатаи пытались их потискать, не вставая со своих мест и только протягивая руки. Но «Ги-ги-гоу-гоу» немного отличался от других подобных ему баров. Танцовщикам здесь было наверняка за тридцать, а может, и еще больше, и их внешность плохо вязалась с теми жалкими попытками акробатических этюдов, которые они предпринимали на сцене, желая привлечь внимание зрителей.
Когда Хейз вошел в бар, там как раз была пауза между выступлениями. Но через секунду мощные динамики обрушили на него волны кричащих звуков, и на сцену одна за другой выскочили четыре танцовщицы. Не переставая наблюдать за Липтоном, Хейз вдруг подумал, что вся эта музыкальная аппаратура стоит дороже, чем все четыре танцовщицы вместе взятые. Да, бары в Калмз-Пойнте отличались от себе подобных в Айсоле.
Липтон, как оказалось, знал одну из танцовщиц, крашеную блондинку лет тридцати пяти. Вырезанные из блестящей бумаги звездочки прикрывали лишь соски ее огромной, накачанной парафином груди. Ее здоровая, обширная задница вдруг вызвала у Хейза ассоциации с кобылами, вернее, с их задами, которые он видел в рекламных роликах Рейнголда. Когда номер закончился, танцовщица присела рядом с Липтоном на табурет у стойки бара, перемолвилась с ним несколькими фразами, а затем они вместе пошли и сели за столик в конце зала. Липтон заказал выпивку для своей подружки, и они проговорили примерно полчаса, после чего она поднялась, так как ей снова нужно было выступать. Публика не сводила с нее восхищенных глаз, словно наблюдала не дешевый кабацкий номер, а, по крайней мере, выступление Марковой на премьере «Лебединого озера». Липтон расплатился и вышел из бара. Без всякого сожаления Хейз покинул сомнительное заведение, вышел вслед за объектом наблюдения и «довел» его до самого дома. Там Липтон загнал машину в гараж, расположенный на первом этаже, и поднялся наверх. Решив, что объект вернулся домой на всю ночь, Хейз поехал обратно в бар, заказал виски с содовой и стал ждать возможности завести беседу с толстозадой танцовщицей.