— Ну и что теперь будет? — спрашивал в таком случае Пиня.
Доминик молчал.
— Послушай-ка, слон, — говорил тогда Доминику Пиня, — влезь на дерево и сними одеяло. Умел забросить — умей достать.
Но сделать это было не просто. Чаще всего одеяло висело на такой высоте, что достать его хоботом Доминик не мог, а прыгать он не умел. Если б существовал такой предмет — «прыжки» и надо было бы сдавать экзамен, то Доминик получил бы двойку, а то и кол. Да ещё с двумя минусами.
— Ладно, ладно, — говорил Пиня, — посмотрим, что теперь будет! Проснутся мама и папа, увидят одеяло на каштане, и... Страшно даже подумать, что тогда может произойти...
Доминику в эту минуту было ужасно стыдно.
— Я нечаянно!.. — уверял он Пиню.
— Это только так говорится.
— Правда нечаянно...
— Не верю!
— Клянусь тебе!
— Чем клянёшься?
— Своим хоботом.
— Твой хобот никуда не годится!
— Что верно, то верно, — со вздохом соглашался Доминик.
— Не мог даже попасть в окно! — продолжал Пиня.
— Правда, правда, — поддакивал Доминик.
— С таким хоботом стыдно людям на глаза показаться.
— Что же мне теперь с ним делать? — спрашивал расстроенный вконец Доминик.
— Вели сшить на него футляр и держи в футляре, — советовал Пиня и начинал карабкаться вверх по стволу.
В этот миг фарфоровое сердце Доминика билось сильнее и он шептал с волнением:
— Что ты делаешь, Пиня?
— Ничего, — отвечал Пиня.
— Как так «ничего»? Ведь ты лезешь на дерево?
— Ну так что? Нельзя?
— Я ничего не говорю... Можно, только...
— Только что?
— Только я хотел тебе сказать: ты очень-очень хороший...
XII
Это было самое ужасное пробуждение, какое только можно себе представить. Вам, конечно, знакомо то состояние, когда, проснувшись рано утром, человек некоторое время ещё находится во власти сна. Проходит две-три секунды, прежде чем мы убеждаемся, что за нами действительно не гонится лев, что мы мирно лежим в постели, что давно пора вставать. Такое пережил однажды Доминик. Открыв глаза, он с ужасом увидел три нацеленных на него ствола. С трёх сторон глядели они на него своими холодными, мерцающими глазницами. По спине у Доминика пробежали мурашки.
Не далее как вчера Пиня рассказал ему об одном ужасном обстоятельстве. Рассказал не добровольно — Доминик вытянул это у Пини просьбами и уговорами. Обстоятельство было весьма печальное, и Пиня с его добрым сердцем ни за что на свете не хотел посвящать в него Доминика. Хотя бы из боязни опечалить своего друга. А началось всё с пустяка.
— Пиня! — сказал однажды Доминик.
— Ну? — отозвался Пиня.
— Скажи, пожалуйста, Пиня, слоны храбрые?
— Очень.
— Из чего это известно?
— Из разных случаев.
— Ну, например?
— Например, они не боятся других зверей.
— Львов тоже?
— Нисколько! Очень забавно бывает наблюдать, как лев стороной обходит слона.
— А ты наблюдал?
— Не наблюдал, но знаю.
— Откуда знаешь?
— Из одной книжки.
— Но тигра-то уж наверняка слон боится?
— Ничего подобного! — категорически возразил Пиня. — Слону наплевать на тигра, понимаешь? Наплевать до такой степени, что слонов используют даже для охоты на тигров.
— Для чего?
— Для охоты.
— Что это значит?
— Ты не знаешь, что значит охота? Охотишься на кого-нибудь, вот тебе и охота.
— А для чего охотятся?
— Для того чтобы поймать или убить. Берут ружьё или ещё что-нибудь, из чего можно стрелять, и отправляются на охоту. Знаешь, что значит стрелять?
— Понятия не имею, — ответил Доминик.
— При этом получается «ба-бах», — довольно толково пояснил Пиня.
— А что происходит от твоего «ба-бах»? — осведомился Доминик.
— Если попадёшь, от этого «ба-бах» зверь падает.
— Почему зверь?
— Потому что охотятся на зверей, понимаешь?
— Но ведь потом зверь встаёт, верно?
— Не очень-то встаёт, — ответил Пиня. — Если выстрел был меткий, то зверь никогда уже не встанет; он перестаёт жить.
— О, это очень печально!
— Увы, так уж повелось на свете: с незапамятных времён люди охотятся на зверей. Что касается тигров, о которых я тебе уже говорил, то тигры нередко наносят огромный вред, похищают даже людей. Тогда люди устраивают облаву на тигра-людоеда, и при этом нередко им помогают слоны. Ты должен этим гордиться, Доминик.
— Гордиться... — отозвался Доминик. — Конечно, мне приятно, что слоны такие храбрые, но, с другой стороны, мне досадно, что они принимают участие в этой, как её...