— Оркестр? — задумался мистер Грейтест. — Может, он боится оркестра?
— Как актёр может бояться оркестра?
— Вы совершенно правы, друг мой. Я совсем забыл, что Доминик актёр. Ну, пошли?
И они вышли из великолепного дворца, где жил мистер Грейтест, в великолепный парк, окружавший этот дворец.
Очень долго шли они по великолепным аллеям этого великолепного парка, пока не дошли до великолепных железных ворот, над которыми красовалась великолепная надпись:
частный зоопарк мистера Грейтеста.
Мистер Грейтест нажал невидимую кнопку, и ворота бесшумно распахнулись.
Не жалея ни сил, ни денег для пополнения своей живой коллекции, мистер Грейтест собрал в зоопарке зверей со всех концов света.
Там была самая большая жирафа, которая была в три раза выше других жираф, самый большой лев, самый большой тигр, самый большой ёж, самый большой осёл, самая большая антилопа, самая большая корова, самая большая обезьяна и много-много других самых больших зверей.
Даже среди мелких зверей мистер Грейтест ухитрился собрать самые большие экземпляры. Украшением его парка была самая большая в мире блоха. Звали её Аделаида. Она жила в золотой клетке размером с большую комнату. Когда начинал накрапывать дождь, над клеткой автоматически открывался сделанный из пластика зонтик.
Была ли Аделаида действительно большой? Она никак не могла быть маленькой, потому что это была самая большая блоха на свете! Она была размером со сдобную булку.
Она прыгала выше, чем рекордсмен мира по прыжку с шестом, и дальше, чем рекордсмен мира в тройном прыжке. Аделаида была гордостью мистера Грейтеста.
— Как вы полагаете, Доминика мы поместим где-нибудь поблизости от Аделаиды? — осведомился Грейтест у секретаря.
— Прекрасная мысль! — подхватил секретарь. — Получится прекрасная пара, все будут вам завидовать!
XIV
Лето в этом году выдалось знойное. Кто оставался в городе, тот с тоской ждал воскресенья, чтобы с утра отправиться на загородную прогулку. Людей манили реки, луга, деревья. Как хорошо поваляться в тенистой рощице, побродить в одних трусах вдоль реки, подышать чистым воздухом, половить рыбу, поспать или посидеть просто так, глядя на плывущие по небу облака! В воскресенье весь город удирал за город. Кто как мог.
Ехали на поезде, на трамвае, на велосипеде, на мотоцикле, шли пешком. На вокзалах и на шоссе была ужасная давка.
Удобнее всего следить за таким передвижением сверху. Представим себе, что мы в центре города; с площади поднимаемся на воздушном шаре всё выше и выше, ещё чуть повыше, и вот мы уже на высоте пяти или, скажем, десяти километров над городом. Мы смотрим оттуда вниз. И что мы видим?
Мы видим разбегающиеся от города во все стороны железнодорожные пути и шоссе. По путям мчатся друг за другом поезда, они останавливаются среди полей и лесов на маленьких станциях, из вагонов выходят толпами горожане, паровозы пускают клубы чёрного дыма и, набирая скорость, мчатся дальше и дальше.
На шоссе всё выглядит примерно так же. Так же, да не совсем. Машины и мотоциклы движутся гуськом. Одни быстрее, другие медленнее. Но нам с нашего воздушного шара не ощутить спешки. Нам сверху кажется, что всё шоссе заставлено цветными коробочками. Движутся коробочки, движутся, пока одной из них не наскучит это движение и она, свернув в сторону, не исчезнет под шапками деревьев.
Чем дальше от города, тем меньше цветных коробочек на шоссе. В конце концов все разъезжаются в разные стороны, и шоссе пустеет.
Но, кроме железнодорожных путей и шоссе, есть ещё и тропинки. На тропинках мы тоже видим немало людей, они хотят поскорее добраться до какого-нибудь живописного уголка. Тропинки петляют среди полей. Кажется, идущие по ним люди нарочно изображают гигантского змея и затеяли хоровод, как это делают иногда на переменке или зимой на катке ребята.
Всмотримся ещё раз в эту картину — наш шар приземляется. Я проторчал бы с вами в воздухе целый день, но, к сожалению, не могу: обещал Пине, что в воскресенье утром забегу к нему на минуту — узнаю, как он поживает. Хотите, пойдём вместе? Пожалуйста!
Внимание! Наш шар приземляется... Все вышли? Порядок! А теперь перенесёмся в Пинин дом. Напоминаю: воскресенье, семь часов утра. Пинин папа только что повесил телефонную трубку.
— Безнадёжное дело, — заявил он.
— Ты о чём? — спросила мама.
— У Дарковского испортился автомобиль, — пояснил расстроенный папа.
— Может, ещё починит, — попыталась утешить его мама.
— Дарковский ничего не понимает в машинах, — ответил отец. — Впрочем, судя по его словам, дело серьёзное. Какие-то там клапаны у него забиты.