Гарретт лежал на своей кровати все с той же насмешливой улыбкой:
- Ну и сколько удалось из него выколотить?
- Сто десять, - самодовольно возвестил я.
- Хм-м.
Больше ничего не последовало. Но это молчание не означало презрение, ведь мое воодушевление было очевидным, я был в отличном настроении и начал готовить нам еду. Мы молча поели и я полагаю, сегодня вечером он был мной доволен.
6
На следующее утро было уже невозможно удержать моего „пациента“ в постели. Он уже вовсю ходил, когда я проснулся, и я мысленно проклял его замечательную способность двигаться бесшумно. Было бы нелегко услышать, как он встает.
Пока я сетовал сам на себя, что не приковал упрямца за руки и ноги, пока тот валялся без сознания, он уже сготовил завтрак. Потом разыгралась целая дискуссия о том, что он должен носить руку на перевязи, чтобы рана лучше залечилась. При этом дискуссия заключалась в том, что я многословно пытался его убедить, а он лишь настырно помалкивал.
Наконец ему это надоело, и он разрешил мне еще раз обработать руку и наладить перевязь. Благодаря его чрезвычайной живучести и рецепту мази моей матери рана уже начала затягиваться, однако потребовались бы недели, чтобы окончательно забыть о ней. После этого „врачевания“ с моей стороны он надел сой широкий плащ и требовательно бросил мне:
- Пошли.
Я поднялся.
- А куда это мы?
- Навестим старых друзей.
Ирония сквозила в каждом слове, но больше ничего из него вытащить не удалось, и я, узнав его теперь получше, знал, что спрашивать бесполезно.
Мы пересекли почти весь Город, я с немым восхищением пялился на великолепные господские дома аристократов, мимо которых проходил. Миновали городской монастырь моих братьев и я ощутил укол совести – я почти уже забыл, что хотел стать хаммеритом.
Гарретт держался в сторонке от стражей монастыря, я догадывался почему, ведь точно также, по широкой дуге он обходил городскую стражу. Здание было гигантским, окруженное высоченной стеной, с двумя огромными боковыми флигелями, в которых жили мужчины, и поражающей воображение монастырской церковью, чья башня высоко вздымалась во внутреннем дворе. Я слыхал об окутанной легендами библиотеке, правда с моими познаниями в чтении и письме вряд ли можно было оценить по достоинству все ее ценности. Я охотно спросил бы Гарретта, наносил ли он однажды „визит“ в это здание, как выразился Первосвященник Маркус. Однако он был явно не настроен на разговор и кроме того его щеки снова стали бледными, ведь сравнительно долгий путь был тяжек для неокрепшего тела.
Вдали, с той стороны городской стены, обрисовалось другое большое здание – это и были те пять Башен, четыре из них угловые, соединенные высокой стеной в форме четырехугольника, а в середине – отдельно возвышающаяся исполинская Башня. Все они, казалось, были выстроены в разном стиле, и даже материал для постройки был неодинаков. Смотрящая на запад Башня была из красноватого блестящего металла, северная – из некоего вида белого камня, напомнившего мне очень светлый мрамор, но это было что-то совершенно иное, ведь камень этот выглядел почти как лед.
Во тьме позади стояла восточная, синевато мерцающая Башня, а южная казалась целиком сделанной из глины, что, конечно, не было правдой – такое огромное строение ни за что не устояло бы, будучи изготовленным из подобного материала.Самая большая средняя Башня была из исполинских отесанных блоков простого серого камня и господствовала над остальными.
Гарретт, увиде восхищение на моем лице, заметил:
- Это Крепость Магов. Очень трудно туда пробраться.
Я как раз размышлял о том, откуда он про это знает, когда мы очутились в пустынном тупике. Здесь вообще не было ничего примечательного, каких таких „старых друзей“ можно тут встретить?
Гарретт нажал что-то на камне (не могу сказать, что это было, сейчас я думаю, что не мог увидеть этого своими глазами) и перед нами из ничего открылся коридор с голыми стенами. Я так резко скакнул назад, что мне позавидовала бы лошадь. Он скривил лицо, веля мне вести себя тихо: „Нам здесь не особенно рады. Следуй за мной и говори лишь тогда, если хочешь о чем-то спросить.“
Он вошел в проем и я последовал за ним с гадостным ощущением в области желудка. Едва вошедши внутрь, я увидел двух стражей в крошечном внутреннем дворике напротив двустворчатых ворот, которые с настойчивостью в голосе велели нам остановиться.
– Что Вам угодно? – резко спросил рослый страж.
Я было хотел, втянув голову в плечи, снова ринуться наружу, но Гарретт не казался особо впечатленным.
– Оставьте Ваше чванство для других, Холден. Я должен поговорить с Артемусом. Он ждет меня.
Названный по имени страж в гневе уставился на него.
– А как быть с Вашим спутником?
– Либо Вы немедленно впустите нас внутрь, либо я буду вынужден объяснить Артемусу, почему его просьба не была выполнена.
Холден ответил не сразу. Я мог видеть, что ему стоило больших усилий обуздать свой гнев. Гарретт же напротив казался полностью отстраненным, и чувствовалось, что именно это больше всего бесит стоящего напротив человека. В конце концов он с явной неохотой подал знак своему товарищу – открыть ворота.
– Вы должны быть крайне осторожны, Гарретт, – прошипел он напоследок.
Гарретт не ответил, пройдя мимо обоих со спокойным и безразличным выражением лица. Я быстро прошмыгнул позади него через дверь и почувствовал, как взгляды стражников буравят мне спину.
Мы пересекали большой входной холл. Очень впечатлял его архитектурный стиль, ясно было, что здание очень большое и очень старое. Было в нем некое сходство с почтенными стенами нашего монастыря, но намного больше искусной отделки. Даже тупице вроде меня сразу бросалась в глаза вычурность столов, шкафов и ковров на стенах этого помещения. Взглянув наверх, я убедился, что богато украшенный потолок был очень высоко, при этом ошеломленно спрашивая себя, как могло случиться, что на пути сюда я не увидел это громадное здание. Должно быть, некая магия скрывала его.
Мужчины и женщины, встреченные по дороге, глядели на нас с удивлением, как будто наше появление здесь было внезапным неприятным событием. Я держался поближе к Гарретту, который вроде бы чувствовал тут себя как дома. Он целеустремленно шагал через залы, проходил все новые и новые помещения, а затем повел меня вверх по лестнице. Возле одной из дверей он остановился и постучал, но стал ждать приглашения, а вошел внутрь.
За столом напротив двери сидел мужчина, который теперь повернулся к нам. Удивление на его лице сменилось легкой усмешкой при виде меня. Это был тот самый чужак, чье появление дало начало всей этой истории.
Артемус встал и приветствовал вора как друга, Гарретт же держался существенно отчужденнее, как будто все было абсолютно иначе. Я был уверен, что это не ускользнуло от взора Хранителя, однако он казался привыкшим к подобному.
– Итак, ты получил нашу весть, – утвердительный взгляд на мгновение остановился на мне.
– Она была чрезвычайно забавной.
Артемус уселся вновь, предложив то же самое нам.
– То, как развиваются события, внушает сильное беспокойство, Гарретт.
Мой провожатый вздохнул.
– Что вам от меня нужно?
– Ты должен отыскать нашего противника.
– Отчего бы вам самим это не сделать?
– Мы и так уже сделали все, что было в наших силах. Но, кажется, ему известно каждое наше действие еще до того, как мы его предпримем. Мы уже потеряли двух наших лучших людей.
Меня не удивило, когда Гарретт зевнул, его все это совсем не интересовало.
– Не вижу причины снова ради вас рисковать головой.
– Мы щедро вознаградим тебя, а Первосвященник хаммеритов, возможно, изъявит желание позабыть о тех известных последних событиях. Кроме того, это в твоих же интересах – помешать исполниться тому, о чем предупредили нас Глифы.
– Как же, ваши Глифы вечно о чем-то предупреждают...
– О нечестивом Пришествии. О том, кто может всех нас погубить.
– Что, опять? Это все?
– Это серьезно, Гарретт, и это уже началось. Уже давно мы натолкнулись на одно ветхое предание о маге, жившем около восьмиста лет тому назад. Много об этом неизвестно, лишь то, что он обладал ужасащей мощью и, используя ее для своих целей, сделался тираном. После поражения его сила была уничтожена, но перед смертью он поклялся мстить. Мы поручили Хранителю Горану дальше разобраться с этой историей, но две недели назад, как раз после того как он сообщил мне, что некто вызывает у него сильнейшее беспокойство, кто-то чудовищным образом убил его.