Понимаю, нужно что-то сказать, ответить, но не знаю, как и что. Как и что?
— И тебе, Денис, спасибо. — Лучший отклик на благодарность, честный и прямодушный, это ответная благодарность.
Тем более мне-то точно есть за что сказать ему «спасибо». Тоже мне! И как ещё додумалась стесняться. Сама должна была первой поблагодарить. За всё. Вот также открыто и прямо.
— Ты расскажешь мне, откуда знаешь, как вести себя в таком случае?
Нет, только не это… Я так боялась, что мы вернёмся к этому, что он запомнит.
Хмурюсь, не хочу скрывать, как неприятна мне эта тема, этот скользкий, опасный путь, путь в никуда: когда вспышки в темноте слепят глаза, не давая даже сморгнуть. Нет, нет, только не сегодня. Не сейчас.
— Сегодня я готов был уйти. То стекло, что разделяло нас с Рубиной в палате, могло остаться на всю жизнь и становиться только толще. Ты не сдалась, ты знала, что она повернётся и увидит меня. Мия, откуда?
Закрываю лицо руками. Воспоминания давят. Всё давит, будто ему дали команду «фас». Не люблю разговаривать о себе. Не люблю рассказывать, ворошить, потрошить. Это тяжело, больно. Стыдно.
Он и так знает про Тузова. Не нужно ещё и про маму. Нельзя!
Мотаю головой в надежде, что Денис поймёт этот знак. Словами сказать не могу.
«Мысль изреченная есть ложь…»
И он понимает. Чувствую, как обнимает со спины, лбом упираясь мне в шею. Вздрагиваю.
Опять неожиданно. Искренне. Сильно!
Наконец-то этот день закончился.
69
Сны сменялись один за другим, и каждый был хуже предыдущего, страшнее, мрачнее, беспросветнее. Все не помню. Но один… он потряс меня до самого основания, до Ахиллесовой пяты, хранящей все уязвимое и боязливое во мне, как бы я не старалась храбриться.
Сначала сон был правдоподобным: по следам вечернего визита в клинику, те же грозные и неподкупные охранники, непробиваемые и устрашающие вертухаи Соломонова старшего, непоколебимый, но утомленный доктор.
Сон шел след в след с реальными воспоминаниями, которые я подсознательно старалась забыть, отправить на самый пыльный склад памяти, чтобы никогда не доставать, даже не дотягиваться до.
Но потом вдруг палата. Рубины… Лили. Неживой взгляд, прилипший к батарее. В голове бьет набатом предупреждение доктора: она не просто не в себе, опустошена и равнодушна, на неё не действует даже снотворное, она не хотела, чтобы её спасли. Жутко, страшно до животного, инстинктивного страха, когда боишься чего-то сильного, потустороннего, которое может подобраться и к тебе, как зараза.
По левую руку чувствую ещё человека. Он живой, в нём эмоции, чувства, стремления, непонимания — жизнь. Но посмотреть на него не могу. Мне как будто кто-то приказал смотреть только на Неё — нежизнь. Хочу вырваться, развернуться всем телом, не могу. Вдруг Лиля медленно поворачивает свой стеклянный взгляд на меня, и на долю секунды в нём пропадает мертвецкое безразличие. Вздрагиваю, отступаю назад, упираюсь спиной в ледяную стену. Холодок пробегает по телу, ноги и руки немеют.
Она смотрит на меня, впивается, упивается. Ждёт. Чего? Чего может ждать от меня нежизнь? Я не хочу, это не для меня, не моё. Не мой путь.
Не мой!
Лицо её становится ещё бледнее, черты заостряются, не хищно, а окаменело — когда не сражается, а застывает. Я часто-часто моргаю в надежде, что видение пропадет, что эта ужасная реальность выпустит меня из своего плена. Но Лиля всё смотрит и смотрит. Бледнеет и бледнеет.
Может, она ждёт спасения? А я могу?!
Резко вскакиваю на кровати. По телу дрожь, виски и шея мокрые — самый настоящий холодный пот. Дышу часто, но прерывисто. Самый страшный кошмар, какой я помню. Никогда ещё сон меня так не выматывал, не выжимал.
Тяжело сглотнуть, горло саднит. Нужна вода, хотя бы глоток. Не чувствуя себя, своего тела, поднимаюсь с кровати, мелкими шажками выхожу из той комнаты, в которой мне постелил Денис. Иду, держась за стены, дверные ручки. Нужна опора, хотя бы такая.
Глазам к темноте привыкать не нужно, они недавно видели и не такой мрак. Аккуратно приоткрываю дверь на кухню и застываю на пороге.
Денис сидит за кухонным столом, лицом ко мне, взгляд его устремлен в монитор ноутбука. Он чем-то увлечён, сидит в темноте, меня замечает не сразу. И не заметил бы, если бы я не попросила пить.
— Не спится? — Спрашивает, забирая назад пустой стакан.
Чувствую, как вода наполняет организм, неприятно булькая в животе, будто лишняя. Но нет, не лишняя, горлу становится намного легче, я хотя бы могу говорить не как старуха Изергиль.