Мы сидим друг напротив друга, Денис в удобном кресле, я на бархатном миниатюрном диванчике. В кабинете директора. Нас мягко пригласили пройти на разговор. На самом же деле приказ ещё никогда не был настолько понятен.
Нет, никто не подозревал в случившемся меня или Дениса, но те слова, что всё-таки прорывались сквозь рыдания и всхлипывания Инги, чуть было не заставили поседеть директора, который, как и все, пришёл на шум. Она винила себя, говорила что-то про карму, возмездие, что так и должно быть, что заслужила.
Я услышала своё имя, что-то про Олю, Дениса, про лезвие. Все пытались помочь Инге, не обращая внимание не её лепет, и только директор, всегда прислушивающийся к подобным несуразицам, весь изменился в лице. И вот мы сидим здесь.
Устаю смотреть на Дениса, закрываю глаза, кончиками пальцев начинаю массировать веки, чтобы хоть как-то прогнать и боль, и неприятные воспоминания. Я могла… успеть!
Чувствую, как проваливается свободная часть диванчика. Всё-таки пересел.
— Мия, поменяй линзы.
Открываю глаза и вижу протянутую упаковку тех самых, бесцветных. Мотаю головой. Нет, сама справлюсь. Может и к лучшему такое жжение, хотя бы оно отвлекает от дурных мыслей и упаднического настроения.
— Есть антисептик, возьми. Обработай руки. — Мой отказ понял не так. Или просто не принял.
Хорошо, я не гордая, могу и повторить.
— Мне от тебя ничего не нужно! — Говорю это, а левый глаз дергается и начинает слезиться. Тянусь к нему рукой, но резко останавливаюсь, и рука замирает в воздухе, где-то около подбородка.
— Сейчас будет то, ради чего всё это затевалось. Развязка. Хочешь всё пропустить?
— Ты о чём? — Вспоминаю наш разговор про правду, про «пойти до конца». — А-а-а, это вот всё часть какой-то кампании? Плана какого-то? Очередного эксперимента?
До этого застывшей рукой рисую большой круг, показывая на всё и сразу: кабинет директора, ситуацию, нашу беседу.
— Да, только не моего. — Хмурится, не нравится мой тон.
А как мне разговаривать с тем, кто, видя состояние Инги, так бездушно и равнодушно отверг её просьбу, а проще говоря — послал?! А если случится мне вот так подойти, попросить, когда-нибудь и меня пошлёт? Терпеть не могу парней, пацанов, которые могут себе позволить разговаривать с девушкой, как с безделушкой какой-то, как с грязью под ногами!
Как можно протягивать линзы мне, когда ещё недавно не дал помочь Инге? Что за Двуликий Янус?!
— Тебе совсем не жаль Ингу? — Вырывается вопрос, который всё это время вертелся на языке. — Она же твоя девушка!
— Бывшая девушка! — Исправил твёрдо, как отрезал и брезгливо выбросил за ненадобностью.
— А что бывшая девушка перестает быть человеком?!
— Ты злишься, потому что не смогла спасти. Но решившего что-то сделать невозможно спасти. — Отвечает спокойно, с тем страшным вчерашним спокойствием, леденящим душу.
— Инга упала случайно! — Не могу поверить, что Денис оспаривает несчастный случай.
На что он намекает? Неужели ему теперь везде мерещатся потерянные да сдавшиеся?
— Да, упала случайно. Но она хотела упасть.
— Как такое можно хотеть? Ты не видел, как она потом плакала? Как ей было плохо?
— Это ведь она порезала тебе запястье?
— Допустим. Какая сейчас разница?
— Инга никогда не умела быть плохой до конца. Слишком совестливая. Она ждала и хотела наказания. От тебя, от меня, от случая — неважно. Хотела и ждала.
— Нет, не может быть! — Всё ещё не хочу верить в этот бред.
Да, Инга переживала, да, она изменилась, поникла, но я была уверена, что это не из-за того случая, не из-за меня, а из-за Дениса…
— Ты слышала, что она шептала. — Слова как вердикт, обязательный для приговора.
— Она была на эмоциях… — Уже не так уверенно спорю. Добавляю только для того, чтобы не сдаться первой фразе. Белый флаг так быстро поднимать неприлично…
— Да. На эмоциях. — Соглашается. Больше ничего не добавляет, никак не продолжает, итак понимает, что выиграл.
Удивительно, Денису никогда не нужна победа любой ценой. Нечестная, унижающая и растаптывающая противника, которому становится стыдно и противно от себя. Он вот сейчас согласился, чтобы я не чувствовала себя ещё ужаснее.
— Они ненавидят нас. Кто-то тебя, кто-то меня, и в этом их промах. Разобщенность. Друг друга используют. — Говорит и смотрит на стену впереди. На болотные обои, на картину Куинджи.
Куинджи?! «Радуга»! Не может быть…
Свет пронзает мрак, жизнь побеждает уныние, незнание, глухоту и немоту — близорукость сердца. Не репродукция, не отголосок искусства, а оно самое.