— Мия, грозовые тучи оберегают цвет. Иногда они необходимы.
Аккуратно забираю из рук Дениса упаковку с линзами. Он поворачивается ко мне, высвобождаясь из радостной неволи искусства. Достает из кармана брюк антисептика, протягивает мне. Беру, не отнекиваясь, больше не подвергая сомнению его поступки.
— Пацаны подогнали, вроде хороший.
— Спасибо! — Принимаю протянутое и хорошенько обрабатываю руки: пальцы, ногти.
Смотрит как я снимаю линзы, как надеваю новые. Не отворачивается. Смотрит, но не наблюдает, как за какой-то невидалью. Не смущает, не раздражает. Я никогда не надеваю линзы при посторонних, даже при отце иногда стесняюсь, отворачиваюсь, ухожу, прячусь. Сейчас… не знаю, нет прежних ощущений, совсем.
— Когда ты успел их захватить? — Расправившись с важным делом, спрашиваю я.
— Серый принёс. — Мой удивленный взгляд заставляет Дениса нарушить законы его привычной односложности. — Тот, что к тебе подходил, пытался со взломом помочь.
А-а-а, так значит он Сергей. Приятно познакомиться, хоть и заочно.
Так, стоп. Но обе коробочки были у меня. В сумке!
— Он…
— Маша вытащила и дала. — Ответил на незаданное, но подуманное.
Сразу отлегло. Не хватало, чтобы кто-то лазил в моей сумке. А Маше можно, тем более это она вчера её собрала и с собой забрала, чтобы ничего не случилось и этот мой вспыльчивый пофигизм не использовали против меня же.
— Спасибо. Спасибо тебе и ему.
— Мия, в лицей едет мой отец. Возможно, и твоих позвали. Я не знаю, что будет и чем закончится, но я здесь. — Денис похлопал свободной рукой по обивке диванчика.
Знаю, что я должна была ужаснуться первой новости, что она та самая, плохая, которую обычно хотят слышать после хорошей. Но я услышала только «я здесь».
Здесь!
74
Первым нарушил наше уединение хозяин кабинета. Директор, как ему полагается, вошел без стука, настежь распахнув дверь, да так сильно, что показалось, она вот-вот сорвется со своих надежных петель. Эффект потрясающий, я сразу вжалась в кровавый бархат.
Николай Петрович широким шагом, шагом покорителя и победителя, прошёл к своему столу, но, в последний момент передумав садиться на привычное директорское массивное кресло, остановился напротив нас.
— Слишком многие жаждут вашего линчевания! — Слова предполагали задумчивость, но сказано было так, что по телу прошёл озноб, хотя в кабинете теплее, чем где бы то ни было в лицее. — Поговорим, пока не нагрянул легион?
Я посмотрела на Дениса, ожидая, что ответит он. Хоть какой-нибудь знак, как нам вести себя. Вроде бы Николай Петрович не настроен против нас, может, он действительно хочет разобраться во всём по справедливости, честно и досконально?
Но Денис молчал. Смотрел немигающим взглядом на директора, без злости, без какой-либо настороженности, просто внимательно, но с глубоким уважением. Смотрел и с ответом не спешил.
Ясно-понятно. Не сдаем, не жалуемся, не оправдываемся. Я поджала губы, принимая эту тактику и полностью доверяясь Денису. Не мне с моим недавним промахом учить такого снайпера.
— Как самонадеянно! — Насмешливо проговорил директор, не дождавшись от нас желания сотрудничать.
Он обошел свой дубовый стол и сел на кресло, которое удивительно шло его комплекции и широте характера. Сам Николай Петрович — мужчина не просто видный, монументальный. И не крупный, не тучный, но здоровый. Выправка безукоризненная, не фальшивая, не под копирку сильным мира сего. Нет, она такая естественная, что сам весь подтягиваешься в присутствии директора. Между собой в лицее это называют эффектом «Нипе».
И сейчас я этот эффект ощущала прямо-таки физически. Если бы не решение во всём доверять Денису, выдала бы всё-всё как на духу. Все явки и пароли. Все!
Теперь в тишине мы сидели втроем. Сказать, что время ползло, ничего не сказать. Но то, что мы дожидаемся не только отца Дениса, стало понятно уже очень скоро: Николаю Петровичу позвонили с охраны, спрашивая разрешение на пропуск маме Инги. Она дошла до кабинета директора не скоро, наверное, в первую очередь навестила в медпункте дочь. Но всё же дошла первой.
Я, надув щеки и неестественно округлив глаза, отчаянно выдохнула, совершенно позабыв, что, согласно этикету, это более чем дурной тон.
Мама Инги вошла со стуком, с лучом солнца, пробившимся сквозь занавеску и озарившим её левую половину лица.
Словно вспышкой по сознанию высветилось воспоминание, как точно так же пылало лицо Ольги, когда она приходила ко мне в комнату, нагоняя ужас своей внезапностью и обвинительными словами.