Подруга машет своим телефоном, потом пальцем показывает на меня. Не успеваю достать свой из кармана, как слышу властное:
— Это хорошо, что нам напомнили. Не привыкну, что вы филёров за пазухой носите. Сдаём! — Полковник обернулся, осмотрел всех сидящих в машине и протянул нам какую-то коробку.
Телефоны собирает. Надо же!
Мой попискивает от сообщений, их прерывает звонок мамы, но протягиваю свой «филёр» командиру. Сказал сдаём — значит сдаём, пока сами не сдались. Тем более все только меня ждут. Удивительно, но Тузов первым сбросил мобилу в коробку. И именно сбросил — выкинул, как будто она ему руки жгла.
— Лучше ответь, будет волноваться. — Бросает мне Оля, заметив на моём экране входящий.
Я не ослышалась? Оля предлагает мне не игнорировать «Елену Прекрасную»? Она реально не хочет, чтобы моя мама, моя, не волновалась?
Оля сидит рядом с Денисом, он разбавил нас, двух Багировых, втиснувшись между нами. Но даже так, через человека, она умудрилась не просто заметить, но и отметить — дать совет. Поразительно. Началось глобальное потепление, а я не заметила?
Нет, я понимаю, сегодня Оля вдруг впервые выговорила всё, что у неё накипело. А впервые заметила в ней не только Олю, Олю Багирову, Ольгу Леонидовну, но и сестру, но… Я не верю в такие перемены по щелчку. Не бывает! Люди так быстро не меняются. Люди вообще не меняются.
Оля она или сестра, всё равно остается сводной: с ужасным багажом прошлого, с личным болотом, в которое пыталась засосать и меня!
Поразила до глубины души, но не до той самой — всепрощающей и всепонимающей. Просто многое перестало быть нелепым, потому что рассказала о причинах. Но предвзятость не перестала быть предвзятостью, а злоба — злобой.
Наверное, поэтому я не принимаю её совет, блокирую телефон и почти так же яростно, как Тузов, скидываю его в коробку. И отворачиваюсь к окну. Уазик отъезжает от лицея, но Маша продолжает смотреть нам вслед, ничего не понимая.
В этом я не слишком от неё отличаюсь, но да ладно, у меня есть шанс узнать.
Какое-то время едем в тишине. Это так странно. Непривычно. Компания, молчание, общая на всех неизвестность. Общая — это невероятнее всего.
— Деду только так не язви, как отцу. — Шепот касается моих волос, скрывающих ухо.
Оборачиваюсь на Дениса.
— Не буду, если он не скажет таких же ужасных вещей.
— Дед не скажет.
Я до сих пор сама себе не могу объяснить, что на меня нашло, почему я так открыто полезла защищать Дениса, он ведь и сам бы справился. А так…наверное, я его опозорила. У Эндшпиля не такая репутация, чтоб девчонка за него вступалась. Я опять, опять чувствую это долбаное чувство вины.
Так от него устала, донельзя. Но оно какое-то безразмерное, каждый раз, как в первый, и каждый раз по-новому необъятно. Маргарита не так посмотрела — проклюнулось, Оля присела рядом с ней — распустилось, воспоминания накатили — зацвело.
— Зря заступилась? Будет хуже, да? Отец опять тебя будет ругать? — Говорю также шёпотом, чтобы как можно меньше привлекать внимание и нарушать эту всеобщую задумчивую тишину.
— Ругать? Ха, нет! Хуже теперь точно не будет.
— Прости меня!
Денис хмурится. Не понимает, наверное, за что.
— Я не успела подумать, как моя язвительность отзовётся тебе…
— Благодарить, хвалить не буду. Но тебе не о чем переживать.
Он опять скрытен. Опять разговаривает как-то сквозь кучу препятствий и заградителей. Неужели нет никакого шанса, что он… что мы…
Отворачиваюсь к окну. Мелькают многоэтажки, скверы, заснеженные лавочки, спешащие куда-то пешеходы. Радостные встречи, крепкие объятия, веселые улыбки. Невоспитанная брань, громкие выкрики, неприятные жесты. Жизнь бурлит. Везде, у каждого. В каждом.
— Мия! — Денис снова наклонился ко мне. Снова этот обжигающий шёпот.
Но я не реагирую. Сохранить свой шёпот я не смогу, поэтому решаю молчать, это пока единственный способ сохранить лицо. Хоть какое-нибудь. Чувствую, как шевелится на том конце Оля, краем глаза улавливаю напряженный взгляд Амира, долетающий до меня через правое зеркало заднего вида.
— О чём ты думаешь? — Спрашивает Денис ещё тише.
Вздрагиваю. Так просто? Сам Денис, Дэн, Эндшпиль может вот так спросить?
Резко поворачиваюсь и лбом задеваю Дениса. Он слишком близко, смотрю на него, а взгляд плывет, потому что «слишком близко». Почему-то боюсь дышать. Вдох застревает где-то в горле, не понимая, как быть и главное — куда ему дальше.
— Ты боишься? — Спрашивает, а сам следит за мной.
А что я со стороны выгляжу напуганной?
Слова застревают там же, где и вдох, поэтому отрицательно качаю головой. Он поймёт.