— Пока есть настрой, пусть скажет ей, что думает о ней!
— Откуда ты всё это знаешь?
— В отличие от тебя хотел знать. Хотел видеть, спрашивать и слушать. Вы мне были дороги.
— Оля правда винит себя в смерти мамы?
— Нет, что ты! Она всего-то уверена, что не должна была родиться, и теперь просто искупает вину. — Цежу ядом этой недалёкой шкурнице.
— Искупает?
— Бабка вечно деньги выцыганивает, отца клянет, на маму твою наговаривает. Нет, серьезно, ты живешь с Олей в одном доме или я? Как можно не заметить, что кто-то вечно подпитывает её ненависть?
— С ней же может что-то случиться. Нужно что-то делать. Ты знаешь адрес этой бабушки?
— Оставь. Не лезла и не лезь! — Злюсь, раздражает своим опоздавшим волнением и вниманием. Бесит!!!
— Ты в своём уме? Она едет к бабушке, которая её считает убийцей!
— Сдуй благородство и заботу, тебе не идёт! У Оли есть защита и опора.
— Ты что ли?! — Бровь изгибает, бьет сарказмом.
— Смотрю, ты от меня опять тащишься. Комплиментами сыплешь. — Ухмыляюсь, иронию на сарказм мажу толстым слоем, чтоб подавилась.
— Кто её защита и опора?
— О, так же сложно догадаться. — Замечаю движение, Дэнчик вышел, смотрит на нас. Следит.
— Кто? — Мийка злится, ноздри почти развиваются. Прекрасная картина.
— Парень. Их вроде не просто так заводят.
— Она даже телефон не забрала… — Сдувается до задумчивости. Беззащитная кроха, хотя там вон, позади, высверливает защитничек только так.
Меня пробирает, но больше злит. Это вызов, я хочу её проверить. Или его? Да, скорее его. Это Мийка уже втрескалась, а тот походу как к малой относится, к сестренке или ещё какой-нибудь «ну очень замечательной знакомой».
— Мне не понравилось, как ты разговаривала с моей мамой! — Пофиг на Олю, иначе опять не поговорим. Задрали уже своим семейным.
— А мне не понравилось, как она разговаривала с Денисом и со мной!
Резануло по ушам. Неужели он на первом?
С Денисом и со мной! У неё всегда было иначе, сначала она, сначала ей, про неё, о ней. И тут после него. Она впустила его, нас никогда, а его так сразу? Поиздевался, позащищал, линзы подарил и всё?
Нет, восхищаться это одно, можно и издалека слюнки пускать, а тут…
Для неё всё у них серьёзно? Она на что-то рассчитывает, на что-то надеется. Ох, как ми-и-ило…
— Имела право! — Вспоминаю, на чём остановились. Не дам мать в обиду, не этой!
— Ну и я тогда себя наделила правом. — Вытягивает последнее слово, насмехаясь и над матерью, и над её профессией.
Понимаю это, поэтому хочется дать сдачи!
— Беру право клятвы!
— Ты не можешь! — Взрывается, переходит на рычание.
— Неужели? — Держу паузу. — Ты забыла, что я свою часть клятвы выполнил. Исчез тогда из твоей жизни, перестал добиваться встреч. Ты бросила тогда одно слово, и я понял.
— Ты поэтому мне постоянно его напоминал? В прозвище превратил?
— Конечно, Бжижик! А ты не забыла, всё-таки не забыла… — Смакую, наслаждаюсь её яростью, гневом. Бессилием.
Мия держит слово, в этом её слабость. «Невольник чести»…
— Я перевела его в разряд безобидных детских прозвищ. Оно там и останется. У тебя нет права что-то мне загадывать. Никогда. Запомни это!
Цепляю пальцами её подбородок, она и так смотрит на меня снизу вверх, но мне нужен эффект. Свожу два пальца так, чтобы кожа у неё побелела. Давлю сильно, не дергается.
Смотрит с вызовом, в глазах издевка. Глумится, выжигает даже в таком положении. Молчит, не брыкается, ждёт. А весело, не знает ведь, что есть наблюдатель.
Поймёт ли он, а, Мийка?
— Даже простого извинения не будет? — Улыбаюсь, как сумасшедший, ласковым холодом, чтобы пробрало её.
Глаза вспыхивают.
— Ммм, извинения? — Говорит, растягивая слова, но я-то чувствую, как её всю трясет от такой близости. Нет, я ей был всегда противен, всегда ужом извивалась, как только тогда поцеловать позволила, загадка…
— Да-а. За всё то, что пришлось мне вытерпеть по твоей милости, Бжижик.
— Хм… Я что-то не припомню, чтобы ты извинился. Разве не с тебя всё началось, а, новенький?
Поняла, гадюка, как раздражает эта кличка. Не прозвище, а именно унизительная, мерзкая кличка. И у дирика кинула в лицо, при матери.
— Мне не за что извиняться. Ты сама всё тогда выбрала, решила. — Продолжаю предельно ласковым тоном, слащаво, приторно, чтобы со стороны показалось другим.
Совершенно другим.
И почему он ещё не стоит у Мийки за спиной? Чего ждет? Чего наблюдает?!
— Вот и я так думаю. Мне тоже не за что извиняться, каждый сам себя спасал.