— Да.
— Но как ты на это согласилась? — Осеклась, наверное, подумала, что слишком прямой вопрос, поэтому пояснила. — Прости, просто… Вы, конечно, мелкие совсем, пыжики желторотые, но не настолько, чтоб не понимать, как это для вас ещё рано.
— Это всего лишь поцелуи, они безобидные…
— Мия, они достаточно откровенные для шестиклассников! Да я в свои одиннадцать-двенадцать с сёстрами ещё по Тотали Спайс тащилась и вот ничего такого даже нарочно не знала! — Возразила Маша, уже не подбирая слова и называя вещи своими именами.
— Я долго не соглашалась и согласилась-то с великой осторожностью, ничего такого запретного или сомнительно-морального произойти не должно было, поэтому и видео осталось у меня. Да и потом… Пойми, у меня не было причин не доверять Амиру. Просто не было. Он мечтал стать мне настоящим парнем, таким, как у старшеклассниц бывает, придумывал, как мы на последнем звонке будем вальс танцевать. Он казался мне таким взрослым, не по годам серьезный и решительный. Я восхищалась и о плохом не думала…
— И так же обожала его ненормальным обожанием… — Перебила меня Маша, выбрав самые точные слова.
Слова, на которые я не решалась даже наедине с собой.
— Да, но потом предала. — Признаваться, так во всём.
— Предала? Как?
— Мы не фотографировались, это снимки с видео. У нас была запись. Она хранилась у меня. Я не помню, почему и как мне пришла мысль обрезать её. Получилось два видео: полное — оригинал и неполное. И это второе было таким неоднозначным, будто… словно… ну, я как будто отталкиваю Амира, а он всё лезет со своими поцелуями. И вот этот кусочек попал в руки моей мамы. Начались разбирательства, опросы, разговоры с инспектором, психологом. И я… я его предала.
— Ты скрыла полное видео? — Тихо спросила Маша, она сама обо всем догадалась.
— Скрыла. А всем рассказала неправду, обвиняла его, плакала, корчила жертву.
— И тебе поверили, а ему нет… — Уже не вопрос, констатация очевидного.
— Ему поверили потом, когда он раздобыл полное видео и показал его всем. Буквально всем!
— Буквально всем взрослым?
— Всем одноклассникам, которые его заклеймили, обходили стороной, устраивали засады вне школы. Скинул в общую беседу, потом всё разлетелось, как вирус.
— Одна неосмотрительность, взрыв чувств и вы оба… — Голос Маши задрожал, и она не смогла договорить.
— И мы оба там, где мы есть. — Закончила я.
Столько раз перекручивала в голове те события, мучилась, передумывала вновь, как я могла бы тогда поступить, не побойся мамы, её разочарованного осуждения, слухов и домыслов соседей. Столько, что пора уже говорить о прошлом хладнокровно и наотмашь.
Может, Машу это напугает. Но я не могу больше жалеть себя, его. Винить себя, его. Не могу, иначе просто сойду с ума.
— А вас больше не вызывали на опросы? Вообще разве в таком возрасте вызывают на какие-нибудь официальные беседы?
— Когда есть заявление участковому, когда девчонка самозабвенно врет, когда семья у мальчика не совсем благонадежна, когда у него есть старший брат, который показывает соответствующие видео и предлагает повторить, тогда да, опрашивают, беседуют, сопоставляют…
— Почему у него семья неблагонадежна? Из-за старшего брата? — Удивилась подруга.
Она, наверное, знать не знала, что детство может быть таким, друзья могут жестоко предавать, а старшие братья проверять на взрослость далёкими от совершенства способами.
— Отец Амира по молодости был осужден за изнасилование. В школе не было человека, кто об этом не знал, все с одного района, почти с одной улицы.
— Ох… — Выдохнула Маша. — Страшно представить, какую тогда травлю устроили. Сначала ему, потом тебе…
— Я тогда почти сразу выпала из жизни, родители защищали меня, как могли. У него, наверное, тоже всё обошлось, его мама тогда билась за него, как раненая волчица. Она юрист, смогла отстоять обоих сыновей.
— Ты поэтому пришла к нам?
— Да.
— А он зачем сюда же перевелся? Как мама его это одобрила?
Ох, если бы подруга знала, сколько раз я об этом думала, сколько версий перебрала, сколько кошмаров мне из-за этого переснилось, один другого правдоподобнее. И с коробкой — это так, пустяк, хоть и жутко-неприятный.
28
— Не знаю, Маша, я его не понимаю… То не слышно его, то начинает угрожать, запугивать.
— А что потом? Как реагировали твои родители? — Вернулась к прошлому, которое вполне себе успешно влияет на настоящее.
И мы обе об этом знаем.