Когда это удается, понимаю, что не фотошоп, нет. Это действительно отправлено с моей страницы. Высвечивается звонок Маши, яростно нажимаю на «ответить», будто от этого непривычно остервенелого жеста ужасные сообщения исчезнут, удалятся из памяти.
— Мия, мне прислали скрин не наши, вообще пацан с параллели. Я сама не видела эти сообщения, их в течение двух-трех минут удалили, но, как видишь, все сохранили…
Я старалась вслушиваться в каждое слово подруги, но голова гудела, медленно, непреодолимо наливалась свинцом, будто разбухала и враз тяжелела.
Включила громкую связь, руки не держали телефон, он скатился обратно на пол. А я уткнулась лбом в колени.
— Мия… — Позвали меня на том конце провода.
— Маша, это не я. — Смогла выдавить только это, горло сдавил спазм.
— Я знаю, ты что! Конечно, это настоящая подстава. Да ещё и Эндшпиля приплёл этот отморозок!
Ювелирненько…
Послание-насмешка, послание-издевка. Долгожданный, вымученный реванш.
Не было никакого плана с фотками, это развод, отвод, что угодно. Он сразу сказал, что месть будет холодной — неявной, завуалированной.
Месть навылет. На поражение. Задевающая сразу двоих.
Фотографии вызвали бы жалость, а ему я не нужна жертвой. Я должна быть предателем. Снова грязным предателем: без совести, без чувств. Нравственно кастрированной, подлой, лживой. Мерзкой.
Такой, какой сейчас и стала для всех одноклассников. Они поступили порядочно и честно и ждали того же взамен. И имели право ждать. А тут ювелирненько…
— Мия, Мия! Держись, пожалуйста, только держись! Мы обязательно выведем его на чистую воду. Он ответит за этот ад! Сам отправится в Преисподнюю!
Маша пыталась меня успокоить, поддержать, но я не справилась. Немые слёзы текли горячими дорожками, обжигая не щёки. Совсем не щёки…
— Вот же тварь! — Вдруг выругалась Маша.
Мучительно подняла голову, чтобы спросить, но оповещение с текстом нового сообщения меня опередило.
— Он настоящий отморозок, Мия!
В общей беседе красовалось сообщение Тузова. Душещипательное, проникновенное, милосердное, всепрощающее сообщение:
«Я долго думал, что написать. Вы видели, и это правда. Я верил, что имею право на семейную тайну, что поступки важнее родословной. Но каждый может ошибиться. Прошу вас, не нужно сердиться на Мию. Кроме правды она ничего не сказала».
Он всё спланировал до мелочей. До каждой провокации, до показного проигрыша, до взгляда…
Паническая атака накрыла с головой.
Безжалостная, скопившая силы и бросившая все свои резервы на моё разрушение.
51
Утром отец выдал мне буклет новой школы, поручил ознакомиться. Та уловка не сработала, на блесну опытного и прожжённого бизнесмена не посадить простым и неловким «папа». И это тоже вполне ожидаемо. Когда рушится одно, оно обязательно забирает веру в прочность и надежность рядом стоящего.
В семье моё состояние списали, наверное, на новость о переводе. Во всяком случае внимательный взгляд отца, а после него предложенный буклет расцениваю только так.
Мама… Она, конечно, спросила, как дела и самочувствие, но, увидев, что я, как и вчера, подкрасилась и заплела себе объемные косы, немного успокоилась и расспросами не тревожила.
Оля светилась, много разговаривала, рассказывала про какой-то крупный заказ, про свою мегапопулярную страницу, доходную и успешную. И рассказывала не отцу, а моей маме.
Такая перемена могла предупредить меня, но не маму, она всегда чувствовала напряжение, переживала, что не может стать достойной мачехой. Поэтому сейчас просто… наслаждалась моментом, кажется, это можно назвать так.
У меня разрывался телефон от сообщений Маши, наша переписка переместилась в другую сеть, страницу в вк я временно заморозила. Правда, временно ли, сама не знаю. Маша была против такого показного шага, но я себя знаю: не выдержала бы и снова полезла всё читать-перечитывать-переперечитывать.
В лицей нас привезли вовремя, за пятнадцать минут. На крыльце меня ждала Маша. И, если бы у меня остались силы радоваться, хоть как-то тепло отозваться на её поддержку, я бы обязательно это сделала. Но… дежурное привет, некрепкое объятие и мы заходим в лицей.
Воздух проколот шипами, иду и задеваю каждый из них. Догадывалась ли я, что будет так?
Конечно, бессонной ночью вспомнилось, как это бывает. Только в школе глаз своих не прятали, открыто смотрели со всем презрением и на меня, и на Тузова. В лицее всё наоборот.
Он теперь потерпевшая сторона, жертва, почти герой. А я… А меня лучше не замечать, отворачиваться, выходить из класса, пересесть подальше, отгородиться, отмежеваться, убить равнодушием. И не показным, а интеллигентно правильным. Это так называется, когда без суда и следствия.