Я резко прекратила вырываться. Злость никуда не делась, я чувствовала, как она ворочается под навалившимся недоумением, ворчит, что я могу променять её, предать.
А я могу?
Я перешла это «могу»? Черту? Границу? Предел, за которым одна кровожадность, дикость и аморальность?
А что если мне без разницы? Что если сейчас, именно сейчас я хочу оказаться по ту сторону. Разве недостаточно всего произошло уже на этой?
Я не могу ответить нет. То, что казалось непререкаемой ценностью ещё десять минут назад, сейчас заставляет сомневаться. Думать, обдумывать. Не отрицать сразу и бесповоротно.
Это ненормально… Я схожу с ума. Я правда тронулась. Не может этого быть. Я не могла оказаться в этой точке…
Нет. Нет. НЕТ! Никогда. Никогда. Ведь обещала себе, что бы ни происходило, что бы ни растоптало, никогда не терять теплоту и свет. Свой. Не давать потушить. Сохранить через «не могу», «не хочу». И что теперь?
Мелкая дрожь пронзила пальцы. Я вся задрожала изнутри. Старалась не показать это Соломонову, но он, наверное, заметил.
— Отпусти. — Говорю тихо, твердо, суровой изнемождённостью.
Руки ослабляют хватку, он отступает назад.
Ни на кого не глядя, ни на кого не реагируя, не слушая, не видя, выхожу из класса. Бесцельно, не зная куда, зачем. И что там. И какая я там.
Не больно. Не обидно. Не плохо. Тошно.
Просто тошно.
Ноги сами приносят меня в гардероб, к своей вешалке. Не задумываясь, переобуваюсь, надеваю пуховик. И ухожу из лицея.
Меня никто не останавливает. Может, пытались. Не знаю, не помню. И не вспомню. Неинтересно это. Неважно.
Выхожу со двора, перехожу дорогу. И иду, куда глаза глядят. Мысли в голове притаились, напугались, обходят случившееся по кривой дуге, ни намёком не припоминают случившееся. Прикрылись прострацией и отсиживаются. Чудные, как будто от этого легче. Как будто грудь перестанет сдавливать клейматором.
Нет, это чувство теперь останется. Оно сильнее запаха возвратит любое воспоминание, даже испугавшееся остаться.
Вечер наступает быстро. Темнеет ещё рано, зима есть зима. Город зажигает фонари, желтые, сказочные, добрые. Они знают всё, видят всё, слышат. Не чувствуют, но это и не нужно.
Не чувствовать хорошо. Прекрасно. Так и нужно.
Перестаю узнавать знакомые улицы, но меня не смущает, что всё чаще попадаются странные люди, неказистые постройки. До сих пор ничего не ёкает. Только давит, горит. Горит и давит. Беспросветная тяжесть, безразмерная.
Но никто не беспокоит, никто не лезет. Иногда безразличие прохожих не вызывает протеста. Поэтому и не сразу замечаешь, что их становится всё меньше. Не хочется же избавиться.
Фонари всё реже, улицы всё безлюднее, душа — пустыннее.
64
Не знаю, как сквозь толщу своих незнакомых ощущений смогла ещё что-то чувствовать. Но мороз пробирался под пуховик, закрадывался и служил недоброму. Я стала подмерзать. Вечер зимний, в другом районе города — своя особая атмосфера.
Остановилась, впервые осмотрелась более сознательно, не через марево всего докучливого. Вывесок оставалось не так много, наверное, это спальный микрорайон спального района. Темень, стужа. Ни света, ни прохожего.
Глаз зацепил легкий зеленоватый свет. Вывеска красовалась на двери, я не сразу разглядела её, за перилами скрывалась. Пришлось потоптаться на месте, побыть маятником, чтобы заметить светлячка.
«Канатоходец».
Очаровательно. Что бы это ни было, нужно посмотреть. С собой ни телефона, ни банковской карточки. Сунула руку в нагрудный карман, нащупала купюру. Так хотелось, чтобы оказалась крупной, на всякий пожарный. Мало ли какие цены в этой части города.
Но нет. Сегодня не мой день. Всего сто рублей.
Глубоко вздохнула. Значит так надо. Отправилась к двери. Этот канатоходец находится на цокольном этаже. Пришлось немало ступенек преодолеть. Похоже больше на нечто подпольное. Но в груди ничего не ёкало, всё так спокойно было.
Я сама была спокойна. Шла и шла. Увидела вывеску — решила зайти. Не заметила бы — прошла, не проблема.
Потянула ручку двери на себя. Поддалась не сразу. Но я сразу поняла, что это просто дверь тугая, это я обессилена, а не закрыто.
Ещё раз попробовала открыть, не получилось. Но вдруг дверь открыли изнутри. На меня из полумрака выглянула светленькая девочка со смешными косичками. Она посмотрела на меня с улыбкой. И, ничего не говоря, протянула руку вперёд.
Я не поняла, что она от меня хочет. Но мой вопрос застал её врасплох. Так округлились её и без того огромные глаза, что даже неловко стало. Но на миг, краткий до жути. Потом опять накатило тотальное равнодушие.