— Переодевайся и выходи. На скамейке будет листок, напишешь там про свою ответственность. В свободной форме. — Резко взметнул шторки и вышел, оставив меня одну в полумраке.
Что ж, Рубикон пройден. Назад нельзя. Только вперёд, только на высоту.
Переоделась я быстро. Обувь сняла, в ней уж точно навернусь. Все свои вещи запихнула в пуховик и оставила в этой коморке. Пора.
Когда я вновь вышла в зал, всё было готово. Участники разминались, а один из них уже приступал к покорению новой высоты. Я прикрыла глаза, смотреть не хотелось, подсмотреть — тоже. Не научусь же я за минуту искусству канатоходца.
Вспомнила про лист, вернулась к скамейке, что стояла около входа в тот самый закуток. Написала в свободной форме, не официально, но ладно. Нужна им так эта бумажка, пусть будет. Имеют право.
Поймала взгляд парня. Тяжелый, сверлящий. Но не проняло. И я поняла, что настал мой черёд.
Мои четыре метра безразличия к жизни.
65
Всё замерло.
А внутри, наоборот, заворочалось, зачесалось так нестерпимо, что хотелось порвать костюм на груди. Но я лишь делала шаг, затем другой, чтобы дойти, не передумать. Не оступиться ещё на земле…
Слышу своё дыхание, оно громкое, шумное, одно на весь мир.
Шаги не слышу, только вдох и выдох. Судорожный, будто организм отвергает воздух. Противится. Бешенное волнение, не удается остаться спокойной, это выше, сильнее, гуще меня. Чешется, чешется, зудит до физической боли.
Подхожу к опорной стойке, протягиваю руку, чтобы коснуться чего-то реального. В глазах темнеет, свет, как раненный зверь, бросается мне в глаза мутными размытыми пятнами. Дыхание становится ещё громче.
Рука касается холодного металла, который сразу же нагревается. Невозможно быстро, нереально. Так не бывает, мозг чудит. Не поддается.
Почему я не могу сохранить невозмутимость? Почему мне вдруг стало страшно?
Закрываю глаза, нестерпимое желание зажмуриться, до иголочек на веках, до больных жгутов. Нет, это совсем сумасшествие. Проигрыш. Слабость.
Вторая рука касается металла. Теперь я чувствую его холод дольше. Так, наверное, это знак. Чувствую, что вокруг тишина, ни шороха, ни шепота. Никто не торопит, не сбивает настраивающегося. Это не игра, не фильм, за спиной нет тросов спасения.
— Пойдём. — На левую руку ложится большая горячая ладонь.
Знакомый голос. Сглатываю, но глаза не открываю. Во рту пересохло, лоб горит, руки жжёт металл. Одергиваю их, но жжение не прекращается.
Не прекращается, пока меня не разворачивают к себе и не обнимают. Сильно. До хруста в спине. И он есть знак. Не обман, не привидевшийся, а самый настоящий знак.
Я думала, меня накроет паника. Но она никогда не нападает, когда рядом Денис. Я заметила это давно. Он её отгоняет. Она его боится.
Чувствую, как рубашка под моей щекой становится мокрой. И только тогда на задворках сознания понимаю, что плачу. Стою и бессовестно плачу…
— Пойдём. — Шёпот уводит меня от металлической опоры, от непоправимого эксперимента.
Не знаю почему, но не чувствую себя проигравшей. И слабой тоже. Это была не блажь, я знаю, поэтому мне не страшно, как это расценят здешние зрители.
Денис отводит меня к той самой скамейке, отходит и сразу же возвращается с моими вещами. Наблюдаю за ним, как за незнакомцем. Он опять преступно спокоен. Почему? Как ему это удается? Как?!
Почему я так не могу?! Не смогла…
— Палки-моталки, неужели её увели! — Сбоку раздается облегченный выдох наглого зазнайки.
— Костюм потом завезу. — Бросает Денис, даже не глядя на подошедшего организатора-хозяина-канатоходца.
— Конечно! Уводи давай свою барышню, совсем не все дома у… — Обрывается. — Ну то есть… всё. Больше не приходите сюда!
Разворачивается и уходит, оставляет нас вдвоём.
— Пойдём. — Денис берет меня за руку и выводит в тот тёмный коридор. Одевает на меня пуховик, застегивает его до последней пуговицы, повязывает снуд.
Только потом мы выходим на улицу. На свежий воздух. Никогда не понимала этой фразы, но сейчас ощутила сполна. Да, воздух может сжигать, а может освежать — освобождать.
Глаза горят, лоб до сих пор раскалён, а руки, наоборот, ледяные. Дурное самочувствие. Пока стараюсь охладить лицо, Денис что-то набирает в телефоне.
Он совсем раздет. На нём только форма и ничего больше. Дрожащими пальцами пытаюсь расстегнуть пуховик, чтобы отдать Денису. Он замечает мой неравный бой с пуговицами и так смотрит на меня предупреждающе, что я теряюсь, отвожу взгляд, а руки падают плетьми.