Выявленные в ходе наблюдений изменения деятельности мозговых структур обоих родителей проявляются по-разному. Многие родители знакомы с чувством некоего замешательства, с которым они сталкиваются после рождения первого ребенка. Признаться, мне тоже пришлось испытать подобное, когда я вдруг не могла думать ни о чем другом, кроме как о самочувствии моего малыша. Я то и дело просыпалась от каждого, даже самого тихого всхлипывания своего ребенка, просыпалась, хотя ребенок спал в комнате в другом конце квартиры и нас разделяли две плотно закрытые двери. В какой-то момент, когда в течение двух недель мне в лучшем случае удавалось поспать по два часа, мне начало казаться, что я, если еще не сошла с ума, то вот-вот сойду.
Мало того что никак не получалось поспать, я готова была разрыдаться от любой, даже самой маленькой неудачи. Я плакала, если ребенок срыгивал, потому что мне казалось, что я его перекормила или он набрал лишнего воздуха. Это же касалось его пуков. А если он не пукал, я паниковала, думая, что у него проблемы. Одев малыша, я каждые полчаса трогала его ручки и головку, не дай бог они холодные. Выходя на прогулку, я беспокоилась от того, что он вспотеет или ему будет плохо. Случались дни, я рыдала, что уже три часа дня, а я все еще в ночнушке и даже не успела почистить зубы. Я была в точности уверена в том, что я самая плохая в мире мать, что никогда не научусь заботиться о детях. И при этом, кормя ребенка, я испытывала невероятную нежность, вдыхая запахи, прикасаясь к его шелковой коже.
Ах, если бы кто-нибудь тогда сказал мне, что моя голова работает именно так, как во все времена работали головы всех матерей, это несказанно помогло бы, но увы. Уже на последних неделях беременности я начала постепенно утрачивать сон, а после рождения ребенка я была настроена реагировать на все его эмоции – днем и ночью. Надо сказать, что если бы мы жили в пещере, окруженной дикими животными, согреваясь за счет открытого огня, то в этой ситуации шансы моего ребенка остаться в живых были бы весьма высоки, потому как я бы просыпалась от малейшего хруста в состоянии полной готовности спасать своего ребенка! Но в ситуации, когда вокруг нас не существовало никаких конкретных опасностей, моя повышенная настороженность не только не приносила пользы ни мне, ни моему малышу, а лишь утомляла меня.
Перепады настроения были вызваны изменениями в моем мозгу. Чувство заботы и обеспокоенности обеспечили то, что я ни на секунду не забывала о своем ребенке и была готова сделать все, чтобы удовлетворить его потребности. Плаксивость и чувство вины заставили меня научиться заботиться о ребенке, чтобы в будущем я могла действовать лучше, а нежность и привязанность по отношению к малышу стали позволившей выдержать тяжелое состояние наградой.
Деятельность порождавшей и перерабатывавшей мои эмоциональные реакции лимбической системы мозга, согласно обнаруженным профессором Фельдман результатам, усиливалась с той целью, чтобы я могла бы понимать потребности и ощущения моего ребенка и обеспечивать ему уход. Кратковременные моменты недопонимания и неожиданное бессилие в отношении его становились триггером к обучению нового. Одновременно с этим мой малыш получал возможность вырабатывать первоначальные навыки саморегуляции.
Понимание чувств ребенка и эмпатический отклик на них являются необычайно важной основой раннего взаимодействия между родителем и ребенком в период первых шести месяцев его жизни. Наверное, поэтому физические изменения, подготавливающие нас к родительству, являются столь мощными. Возникает вопрос: знай я в свое время обо всем этом, смогла бы я легче перенести повышенную тревожность за своего ребенка? Как минимум, я бы многое себе прощала и ощущала бы меньшие терзания совести.