- Какого хуя ты вытворяешь? - спросил, миновав имена и звания. Не после горячего кофе на моём бедре. - Какого хуя тебе вообще от меня надо, Агент Тринадцать?
А Шерон стояла, вжавшись в стеллаж с ветошью и химсредствами для уборки, глазами хлопала и дышала томно так, натягивая грудью кофточку до предела. Пожалуй, только тогда я внимание и обратил. На грудь. И на Шерон. Было достаточно тронуть пуговку пальцем, и от натяжения она со звоном бы отлетела в сторону. Серьёзный аргумент в споре, пожалуй. Я даже вопрос свой забыл. А потом поднял взгляд обратно, к лицу, к глазам, и понял. Шерон смотрела со смесью испуга и похоти, хлопала тёмными ресницами и даже облизнула губы. Серьёзно, мне хватило бы и одного знака, я не идиот.
Взял её за локоть, с силой ровно настолько, чтобы обозначить всю серьёзность намерений. Развернул спиной и мягко приложил к стеллажу. Шерон задрожала и выгнулась, получая именно то, на что, по всей видимости, рассчитывала. Задрал наверх юбку, полюбовался на кружево по краю чулка и отличную задницу, на полосочку чёрного белья, теряющуюся между ягодиц. Нащупал кондом в кармане - носил, непонятно на что надеясь, больше по старой привычке, наученный неожиданностями, что устраивала Мария. Освободился сам и раскатал латекс по члену, не отпуская дрожащую Шерон. На всё про всё ушли секунды. Она выгнулась сильнее и тихо простонала, когда я отодвинул трусики вбок, примерился головкой. Насадилась Шерон безо всякой помощи, со вкусом, с чувством, не выдержав заминки. Если честно, я самодовольно улыбался. Мне хотелось, чтобы она и трахнула себя сама, но в итоге увлёкся. Начал подмахивать, вдалбливать её в стеллаж. Посыпались тряпки и какие-то пластиковые бутылки, Шерон задушенно стонала на каждый толчок, уткнувшись в своё предплечье. Я держал её за заломленную руку и за живот, ощущая под своей ладонью, как ходит внутри её тела мой член. Незабываемые ощущения. Не знаю, дошла ли она до финала. У меня не было такой цели, и, если откровенно, мне было всё равно. Я двинулся ещё несколько раз и сладко, после долгого воздержания, кончил внутри, стиснутый ею со всех сторон, уткнувшись в приторно пахнущий воротничок её блузки. Проскользил от живота вверх под тканью, добрался до грудей и взвесил их в ладонях. Тяжёлые, полные, чуть не вываливались из бюстгальтера. Но большеватые, на мой вкус. У Марии… да что уж там, пора забыть и выкинуть из головы. Сколько можно.
Я оставил Шерон приводить себя в порядок там же, где трахнул. Это небольшое приключение пошло на пользу нашим неоднозначным отношениям. Локтями она меня больше не задевала, улыбалась сдержаннее и кофе на брюки пролить не порывалась. Хорошо, что встречались мы не слишком часто. Опыт не особо хотелось повторять. Почему-то после Шерон хотелось принять душ, хотя кривить душой не в моих правилах - трахать её было приятно. Спортивно. Ещё приятнее было видеть, как она, чёрт возьми, успокоилась после этого. Я заслужил премию от Фьюри, если так подумать. Она ведь своей стервозностью всему отделу жить не давала.
Мы трахались ещё несколько раз, о которых и вспомнить особо нечего. Больше вымещая друг на друге скопившуюся усталость и напряжение, стремясь к успокоению через выматывающий физический контакт. А потом, когда закрутилось с “Озарением”, оказались на разных сторонах баррикад и чуть не прострелили друг другу по лишней дырке в теле.
Парадокс в том, что когда я поднял пистолет перед лицом Шерон, у меня не возникло сомнений.
Наташа
Как у нас вышло с Чёрной Вдовой, если честно, вспоминается очень смутно. Туман в башке. Случилось всё ещё до того, как нас за разные команды играть раскидало. Помню, что вышел из душа после спаррингов, а она стоит, закутанная только в полотенце, стенку подпирает. Тренировки у нас вроде как совместные были, и задержались мы знатно, за окнами уже давно стемнело. Мне торопиться некуда, я, считай, работой и живу. Почему Романофф так задержалась, я не знаю. Про себя схохмил, мол, Шерон, наверное, слух по отделу пустила, как хорошо я ей сделал несколько раз. Шутканул про себя - и хватит. До сих пор не знаю, зачем Наташа тогда ко мне пришла. Может, для коллекции ей не хватало, а может, правда по мужику стосковалась. Может, казался ей надёжным и неболтливым, поэтому и выбрала. В женской логике порой сам чёрт ногу сломит.
Про Наташу у нас в СТРАЙКе разные байки ходили, одна другой сказочнее. И что сыворотку в неё лет сорок назад загнали, ещё в стране Советов, похожую, как у Капитана Америки. И что лет ей шестьдесят, не меньше. И что мужикам своим она если не бошки, то яйца так точно после секса отрывает. Я даже не шикал на ребят - хер с ними, пусть чешут языки. Не лишать же за это премии. Наташа - фигура видная, знаковая. Хорохориться каждый может, а вот подойти к ней с предложением никто пока что не рискнул. Даже на спор. Хотя нравилась она многим. Мне тоже нравилась. Чисто теоретически. Когда несколько раз посмотришь, как она другим мужикам головы сворачивает или руки-ноги ломает, симпатия к ней остаётся чисто платонического характера.
Поэтому когда я её в пустой мужской раздевалке увидел, мягко говоря, растерялся. А она стояла у стены, руки под грудью сложила. Полотенце еле-еле на сосках держалось. Волосы влажные, ещё не до конца обсохли. Ядрёно-рыжие. Красивая до того, что можно сесть и просто смотреть. Мне бы хватило. Я молча прошёл к своему шкафчику, как был, голый, мокрый. Полотенцем волосы вытирал.
- Долго же ты моешься, Брок. Думала, не дождусь уже. Замёрзла как чёрт. Согреешь?
Я хмыкнул в открытый шкафчик. Как в таких ситуациях один мой старый знакомый сержант говорил? По-русски, и смысл я понял, только когда перевести попросил. “И хочется, и колется, и мамка не велит”. Но отказывать Чёрной Вдове не хотелось. И как боевого товарища обижать не хотелось, и как бабу расстраивать не хотелось тоже. Не много ей ласки перепадает, думаю. Повернулся к ней, расправил плечи. Полотенце в чёрное нутро шкафчика кинул.
- Согрею, отчего не согреть.
А у самого адреналин уже зашкаливает. Какая она, интересно? Будет, о чём вспоминать, или больше шуму? Наташа смотрела пристально, тело взглядом огладила и вернулась к глазам. Улыбнулась, как всегда это делала - одним уголком губ. Одобрила, что ли? И полотенце своё к чертям отпустила - оно стекло ей под ноги белым пятном.
У меня челюсть вместе с полотенцем вниз ухнула. Ладная, округлая, где надо. Грудь… потрясная, упругая. Соски чуть ли не алые, торчат остро. Живот белый и плоский, твёрдый даже навскидку и… в шрамах. Один, самый большой, чуть пониже пупка. Дрянной шрам, от пулевого, сразу видно. И множество бледных шрамов-росчерков от ножевых по всему телу. Несколько уже сходящих пятен от недавних синяков. Один посвежее, на рёбрах - с сегодняшнего спарринга, видимо. И лобок - гладкий, безволосый, как у девочки.
- Нравлюсь?
- Нравишься, - сказал честно. Да и смысл врать, у меня тело быстрое, по нему и без слов видно.
Пошёл к ней, она молчит и смотрит. В глаза, и взгляд такой… странный взгляд, от него внутри тоскливо становится. Словно и хочет, и… боится одновременно? Не поверил бы, что Чёрная Вдова чего-то боится, но ощущение было, а ощущениям я привык доверять. Подошёл вплотную, прижался пахом - она прикрыла глаза, сглотнула. Я ей руки на плечи положил, осторожно, чтобы не спугнуть. Кожа прохладная, тонкая. Манящая. Подумал я, что не меня она боится. Чёрта с два. Себя она боится. Напряжённая вся, звенящая, как струна. Ничего, думаю, сейчас мы это исправим. Сейчас будет хорошо. А сам тоже волнуюсь: что, если не сработает? Если так и будет, взвинченная, как граната без чеки?