Повёл руками по предплечьям вниз, ласково. Её руки в моих широких ладонях такими хрупкими казались. Откуда в этом теле столько силы, столько возможностей, чтобы убивать? Притёрся к ней сильнее, у меня уже совсем встал, от её живота тепло и приятно твёрдо было, не мог удержаться, снова двинулся, прокатил член между нами. Ладонями доскользил до запястий, перешёл на бёдра и повёл вверх. Шрам ощущался под большим пальцем бугристым, чужеродным рубцом. Ещё выше - рёбра, твёрдые, острые под натянутой кожей. Груди… Приподнял их в ладонях, полюбовался, обвёл пальцами сморщенные соски. Наташа вздрогнула и отмерла, наконец. Посмотрела снизу вверх, глаза мутные, желающие. Она взяла меня за скулы, притянула ближе, думал - поцелует. Нет. Лизнула от подбородка до щеки, совсем немного нижнюю губу задела. Меня от этой мелочи всего как током продрало, гусиной кожей пошёл, волоски на руках дыбом встали. А потом схватила меня за плечи, больно, и надавила так, что я неосознанно вниз ушёл. Не понял сначала, чего это она. А потом понял. Когда она меня на колени перед собой поставила и руку в волосы запустила - ласково так, поощряюще.
Я раздумывал секунду, не больше. Прислонился носом, губами, вжался сильнее в тёплую гладкую кожу. Наташа пахла мылом, обычным, казённым, такое в каждой душевой налито в дозаторы. И собой, пока ещё совсем немного. Женской сладостью, такое ни с чем не спутаешь. От этого запаха у меня голова начинала кружиться всегда, самую малость, но всё же. Отстранился немного, положил руки на лобок и развёл пальцами, медленно лизнул, куда достал языком. Наташа вздрогнула и сжала пальцы в волосах, прямо в груди прозвучал низкий, глухой стон. Я таких от Агента Романофф никогда раньше не слышал, у меня от него член дёрнулся и в паху ещё жарче стало. Поняв, чего хочет, подхватил её под колено и закинул ногу себе на плечо, открывая лучший доступ. От вида влажных раскрытых губ и алого блестящего клитора меня повело. Хорошо, что на коленях стоял. Наташины пальцы в волосах снова задвигались, подталкивая, и я не стал тормозить - прижался губами, лизнул раз, другой, вобрал в рот и медленно выпустил, чуть прикусил в самом конце. Наташа задышала громче, тяжелее, подалась навстречу бёдрами, задрожала. Я принялся вылизывать и выцеловывать её, словно был голоден. Наташа текла, вкусно, ароматно, я держал её за бедро и у лобка, раскрывая сильнее, и когда она простонала осипшим голосом “ещё”, не раздумывая, медленно запустил во влажное, мягкое сразу два пальца. Огладил изнутри ласково и размеренно задвигал рукой, скользя по сжимающимся стенкам. Рехнуться, думал. Рехнуться и не встать. Вставить ей хотелось до зуда в яйцах, без выдумки, просто взять и вдолбить в стену, с силой, чтобы на всю длину. Наташа одной рукой мяла моё ухо, другой сжимая волосы, и я вдруг отчётливо понял, что из такой позиции она мне голову на раз свернёт. Если захочет. Адреналин прошёлся холодной волной по позвоночнику. Наташа дышала тяжело, постанывала негромко, когда я задевал что-то внутри неё, и я не понял, в какой момент она переместила руку с уха на подбородок и потянула меня вверх, спуская ногу с плеча.
- Ну же, - сказала, смотря в глаза из-под тени длинных, тёмных ресниц. - Давай.
Я поднялся, пытаясь совладать с дыханием. Она обняла ногой бедро, руками - шею накрепко. Я понял, подхватил под задницу, она тут же запрыгнула выше и устроила вторую ногу на талии, обхватила лодыжками за спиной. И я по инерции, вслепую попал в неё, толкнулся до упора и зарылся носом в рыжие влажные волосы. Зарычал от удовольствия. Так хорошо было внутри, так горячо и влажно, и она вся была в моих руках, лёгкая, гибкая, дрожала мелко. Я прижал её крепче к себе и толкнулся бёдрами. Ещё раз. И ещё, сильнее, выбивая стон. Она укусила меня в плечо, ощутимо, и я задвигался в ней, теряя желание выдумывать что-либо, просто трахая, жестко, быстро, вбиваясь по яйца, заставляя ссаживать позвонки и лопатки о стену. Об этом вообще не думалось, Наташа царапала мне спину и стонала на каждое движение, умудрялась подаваться ко мне, сжималась изнутри, делая ощущения ещё острее. Я хотел её до темноты перед глазами и до сих пор не верил толком в происходящее. Я вколачивал её в стену, закрыв глаза. За всю жизнь подобное случалось со мной пару раз, и никогда - так жарко, по-животному дико, как с Наташей. Оргазм накрыл её резко, накатил волнами, и она забилась в моих руках. Я почувствовал её пульсацию членом, задвигался быстрее и отпустил себя. Кончать было сладко до одурения, тело коротило, как оголённый комок нервов. Я серьёзно пожалел, что мы стояли. Силы утекли со спермой, и я осторожно опустился на колени, крепко прижимая её к себе одной рукой, а другой - цепляясь за стену. Она так и не отпускала меня. Держала руками и ногами, прятала лицо в плече, выравнивая дыхание. Наша перемешанная влага липко стекала между моих ног.
Не знаю, сколько мы так просидели. Отпускать её, мягкую и тёплую, не хотелось. Что делать дальше - я не знал. Любое слово казалось путёвкой в ад.
Она встала сама. Мягко выпуталась из рук, поднялась, подобрала полотенце и пошла в сторону душевых. Её упругая, крепкая задница влажно блестела от спермы и смазки. Она обернулась перед самой дверью, посмотрела на меня и мягко улыбнулась. Не так, как обычно. Губами и глазами, всей собой. Тёплая вышла улыбка, немного усталая.
- Не болтай, - сказала и подмигнула.
А потом скрылась за дверью. Я не решился идти следом.
Больше мы с ней не пересекались ни разу. Хотя я искренне надеялся когда-нибудь повторить. Не знаю, что в ней было. Её хотелось свернуть в бараний рог, хотелось принудить, заставить силой. И под неё же до дрожи хотелось прогнуться, встать на колени. Наверное, в этом и была её фишка. В любом случае, я был рад, что помню это в деталях. Такое стоило помнить.
****
После воспоминания о Наташе не хотелось думать о чём-то ещё, хотелось трахаться и курить. Первое было мне пока неподвластно, второе желание я, воровато выглянув в коридор на предмет врачей и медсестёр, осуществил, привычно открыв окно. Не знаю, что нашло на меня с этим курением. Лет десять не курил, не меньше. Карла говорила “нервы” и “стресс”, словно, блядь, до этого я работал без первого и второго. Но факт оставался фактом - курить хотелось зверски, и я себе не отказывал. Мелочь, а приятно.
К исписанному наполовину блокноту я вернулся вечером на следующий день. На самом деле, на Наташе можно было бы и закончить, но было ещё кое-что, о чём следовало повспоминать. Это не было связано с женщинами организации, но непосредственно к ней относилось, и воспоминание это было важным, потому что ничего подобного со мной больше не происходило. Никогда. О произошедшем я никому не докладывал, поэтому и писать в блокноте не думал, но потом увлёкся и… Касалось это только меня и Агента с позывным “Призрак”. В организации его называли Зимний Солдат. Имени у него не было, биография его была засекречена, и допуска моего, чтобы в ней как следует порыться, не хватало. Мне и не хотелось, если честно. У нас ведь как? Чем меньше задаёшь вопросов, тем дольше живёшь. Я называл его “Солдат” и был его куратором долгое время в периоды, когда его выводили из криосна. Я не вдавался в подробности, зачем эта морозилка была ему нужна. Зачем вообще были нужны те процедуры, во время которых ему приходилось затыкать рот капой и накрепко пристёгивать к креслу. Это была забота медперсонала, психотерапевтов, калибровщиков и Пирса. Я часто помогал в обслуживании после медицинских процедур, каждый раз выслушивая одну и ту же лапшу, что вешали мне на уши про необходимость. Я не понимал необходимости, но им было видней. Я каждый раз смотрел в его тёмные, больные глаза и думал, что, будь на его месте, уже кинулся бы. Зубами рвал. Может, он и кидался когда-то. А потом переучили. Не в моих правилах было жалеть или долго раздумывать над чем-то. Моё дело было работать с тем, что имелось в исходных данных. Но каждый раз я смотрел в его глаза, а он смотрел на меня в ответ, не моргая. Узнавая, возможно. Представить сложно, что творилось там, в его патлатой голове. И мне становилось тоскливо и тошно. Он ведь человек. С жуткой бионической рукой, весь в шрамах, с покалеченной психикой, но человек. И от несоответствия картинки и того, что с ним делали, меня, прошедшего чёрт знает что, тошнило. Я не мог что-либо поменять в происходящем порядке вещей. Поэтому жевал мятную резинку. Она отвлекала от рвотных позывов. А ещё пытался обращаться с ним, как обращался бы с любым бойцом спецподразделения. И чтоб мне сдохнуть, если хоть раз перешёл границу в работе с ним.