Чтобы попасть на улицу, им предстояло вновь миновать вестибюль, и, проходя по нему, она вдруг ошеломила Стрезера вопросом:
— А вы поинтересовались, кто я такая?
Он невольно остановился.
— А вы — кто я? — спросил он, улыбнувшись.
— Как же! Разумеется… Сразу, как вы вышли, я тотчас подошла к портье и спросила. Не хотите последовать моему примеру?
— Выяснять у этой девицы, кто вы? — удивился он. — После того как она со своего возвышения видела, каким образом завязалось наше знакомство?
Теперь его спутница в свою очередь улыбнулась, заметив тень испуга, омрачившую ему легкое настроение.
— Тем паче, по-моему, тем паче. Или вы боитесь скомпрометировать меня? — Ах, ее видели с джентльменом, которому пришлось справляться, кто она такая! — Уверяю вас, мне это решительно безразлично. Кстати, вот моя визитная карточка, — продолжала она. — А поскольку мне нужно вновь обратиться к портье, за то время, на которое я вас покину, вы успеете изучить ее.
И, вручив Стрезеру маленький картонный билет, который вынула из записной книжки, она отошла, а он тотчас вынул такой же, намереваясь отдать ей взамен, как только она вернется. Посередине билетика не значилось ничего, кроме имени: «Мария Гостри», а ниже, в углу, номер дома и название улицы — скорее всего в Париже, и никаких иных данных, разве только то, что карточка носила чужеземный отпечаток. Стрезер опустил ее в карман жилета, а свою продолжал держать на виду, и пока он стоял, прислонясь к дверному косяку и обозревая открывающуюся взору площадь перед отелем, ему вдруг пришла мысль, вызвавшая улыбку. Не забавно ли, что он поместил Марию Гостри, кем бы она ни была — а он понятия не имел, кем она была, — в такое сохранное место. Но им почему-то владело убеждение, что непременно надо сохранить этот маленький знак внимания, который он только что спрятал. И, смотря перед собой невидящим, медлительным взглядом, он мысленно озирал возможные последствия своего поступка и задавал себе вопрос, должно ли квалифицировать его как измену. Слов нет, он поступил поспешно, пожалуй, даже опрометчиво, и у него не было сомнений в том, какое выражение приняло бы лицо известной особы, если бы она это видела, но если то, что он сейчас сделал, «дурно» — что ж, в таком случае ему вообще противопоказано было сюда приезжать. Вот к какому заключению пришел — еще не свидевшись с Уэймаршем — бедный Стрезер. Он полагал, что знает, где предел, но вот не прошло и полутора суток, а он уже его преступил! Но тут вернулась Мария Гостри, прервав размышления нашего героя о безупречности и даже нравственности своего поведения, и бросив весело и решительно: «Ну, пойдемте!», повела его в мир. Вот оно! — думалось ему, когда он шел с нею рядом, неся пальто перекинутым через правую руку, а зонтик под мышкой левой, между указательным и большим пальцами которой неловко торчала его визитная карточка — вот оно! Сейчас, думалось ему, состоится его подлинное, не в пример прежним, приобщение к Европе. Не к «ливерпульской» Европе, нет — и даже не к той, какая открылась ему на отвратительных, но притягательных, незабываемых улицах, где он слонялся вчера вечером, а к какой-то иной, которую его спутница, в доступной ей степени, представляла. Она еще не успела дать никаких пояснений, как вдруг — они шли рядом уже несколько минут, и он, поймав на себе два-три ее косых взгляда, подумал, не означают ли они, что ему следует надеть перчатки, — она, чуть ли не выговаривая ему, с задорным вызовом спросила:
— Почему вы не уберете карточку? Разумеется, я понимаю, как она вам дорога! Но все же… Впрочем, если она доставляет столько неудобств, ее с удовольствием примут назад. На эти карточки уходит целое состояние!
Только сейчас Стрезер понял, что, глядя, как он вышагивает, зажав в руке приготовленный для нее дар, будто скользя к неведомым безднам, не зная, к каким, она решила, что он все еще держит в руке ее визитную карточку. Он тут же, словно оправдываясь, протянул ей свою визитку, и она, взяв ее и увидев, что это, остановилась и, все еще держа карточку перед глазами, как бы извиняясь, сказала:
— Мне нравится ваше имя.
— Да? — отозвался он. — Боюсь, вы вряд ли его когда-нибудь слышали.
Правда, он не был в этом так уж уверен: у него были основания предполагать, что такое вполне могло произойти. Впрочем, не стоило закрывать глаза на очевидное: мисс Гостри перечитывала его имя как человек, которому оно попалось на глаза впервые.
— Мистер Луи Ламбер Стрезер! — произнесла она в полный голос, словно речь шла о ком-то другом. И тут же вновь подтвердила, что имя ей нравится. — В особенности — Луи Ламбер.[3] Так называется один из романов Бальзака.
3
Луи Ламбер — участник описываемого в «Человеческой комедии» («Отец Горио», «Утраченные иллюзии») молодого сообщества, образовавшегося в пансионе Воке, философ, неудачник в житейских делах; один из наиболее выразительных персонажей в галерее образов, созданных Бальзаком; главное действующее лицо одноименного романа.