То было незабвенное время едва ли не «пика» демократических преобразований (вспомним лишь съезды народных депутатов и «народные» же на них надежды). Через коллег-юристов скромная, изданная на Дальнем Востоке небольшим тиражом, книжечка попала каким-то образом к некоторым вошедшим тогда во власть лучшим представителям интеллигенции, в том числе и писателям. И для автора ценнее любых хвалебных рецензий на эту работу была столь неожиданная для него ее высокая оценка самим великим Давидом Кугультиновым, сделанная им в качестве автографа на его книге стихов.
Такие оценки «подвигли» автора на продолжение работы и он через несколько лет выпустил довольно объемный труд – книгу «Посмертно подсудимый» (М., 1992 г.), которая была достаточно благосклонно принята пушкинистами. Некоторые аспекты этой книги развиты, доработаны и опубликованы в виде статей и очерков: в Трудах Института мировой литературы (А. В. Наумов. Военно-судное дело о последней дуэли Пушкина. Уточнение оценок // Московский пушкинист. II. Ежегодный сборник. М., «Наследие», 1996, с. 265–291), Российском литературоведческом журнале (А. В. Наумов. Евгений Онегин глазами криминалиста // Российский литературоведческий журнал, 1996. № 8. С. 114–121), журнале «Октябрь», (А. В. Наумов. Дуэль // Октябрь, 1997. № 2. С. 161–166), в «Онегинской энциклопедии» (Под общей ред. Н. И. Михайловой. Том I. М., Русский путь, 1999). За публикацию в журнале «Октябрь» автору была присуждена премия этого журнала за 1999 г. (диплом был подписан его тогда главным редактором А. Ананьевым).
В 2004 г. книга вышла вторым (значительно расширенным) изданием (Тула. Издательский Дом «Автограф»). Автор высказывает благодарность пушкинистам – В. С. Непомнящему и Н. И. Михайловой, а также юристу (увы, уже покойному) Е. А. Скрипилеву за их советы и помощь при подготовке второго издания книги, которое также благосклонно было принято читателями.
Особую признательность автор испытывает к известным писателям А. Приставкину и Р. Казаковой, к сожалению уже ушедшим из жизни. Исключительно по их инициативе и рекомендации он был принят в члены Союза писателей Москвы (лично ему самому на это никогда не хватило бы смелости).
I. Под тайным и гласным надзором полиции и жандармерии
В любых биографических исследованиях о поэте прочно обосновались упоминания о полиции, III Отделении, Бенкендорфе. У читателя, безраздельно находящегося во власти поэтического гения, это не может не вызвать противоречивого чувства. Зачем такое соединение самого светлого и самого черного (самого грязного)? Так ли уж много это все значило в жизни поэта? Ю. Нагибин по этому поводу замечает: «Можно подумать, что почти вся недолгая жизнь поэта ушла на борьбу с жандармами и Бенкендорфом. Это унижает Пушкина».[4] Действительно, Пушкин был неизмеримо выше всех бенкендорфов, и жизнь поэта, разумеется, не сводилась к борьбе с ними. Но, увы, факты есть факты, и не считаться с тем, что полиция и бенкендорфы серьезно отравляли жизнь гения, было бы также отступлением от исторической правды. Например, хотя бы один факт: для того, чтобы выехать в 1831 году ненадолго из Петербурга в Москву, не попав к Бенкендорфу, Пушкин должен был «испрашивать» на то согласие у квартального надзирателя (!), а затем униженно объясняться по этому поводу с шефом жандармов.
Надзор тайной полиции в Петербурге
Когда поэт вызвал к себе профессиональный интерес тайной полиции? Сохранившиеся официальные документы позволяют связать этот интерес с доносом, поступившим 2 апреля 1820 г. на имя министра внутренних дел Кочубея. В нем В. Н. Каразин информировал министра: «В самом лицее Царскосельском государь воспитывает себе и отечеству недоброжелателей… Это доказывают почти все вышедшие оттуда… из воспитанников более или менее есть почти всяк Пушкин, и все они связаны каким-то подозрительным союзом, похожим на масонство, некоторые же и в действительные ложи вступили… Кто – сочинители карикатур или эпиграмм, каковые, например, на двуглавого орла, на Стурдзу, в которой высочайшее лицо названо весьма непристойно и пр. Это лицейские питомцы!..»[5]
Несколько слов о доносителе – Каразине (1773–1842). Это очень противоречивая личность. С одной стороны, еще в начале царствования Александра I в 1801 году он высказывал в письме, написанном непосредственно на «высочайшее» имя, мысли, направленные на ограничение самодержавия законами, облегчение положения крепостных крестьян, введение гласности судопроизводства. С такого же рода советами он и позднее обращался к правительству. За эти взгляды Каразин был подвергнут репрессиям: на полгода заточен в Шлиссельбургскую крепость (в 1820 г.), а потом лишен права проживать в Петербурге и Москве и находился под надзором полиции. С другой стороны, указанный верноподданнический донос министру внутренних дел. С одной стороны, близость к Радищеву, обширная просветительная деятельность, неоспоримые заслуги в основании Харьковского университета. С другой – собственное объяснение мотивов одного из его доносов на Пушкина, разъясненного им самим в его письме В. П. Кочубею от 4 июня 1820 г.: «…единственная цель моя быть употребленным по департаменту, который я предполагаю необходимым и который поручениями Лавровым, фон Фоком и Германом никоим образом заменен быть не может!».[6] Каразин имел в виду департамент Министерства внутренних дел, осуществлявший функции тайной полиции. Он советует министру, чтобы это дело было поставлено фундаментально, а не строилось в расчете лишь на одно мастерство таких энтузиастов, как, например, фон Фок и Лавров.