Иезекиль со своей стороны успел все уладить с женой шейха, и собраться в конце концов решено было в доме шейха. Предводительствовать на собрании знатные лица и шейхи родов выбрали Иезекиля, а когда он стал делать вид, что собирается отказаться, многие стали подходить к нему с уговорами. Один целовал его плечо, другой щеку, кто-то лоб, кто помоложе целовали ему руки, и все в один голос упрашивали согласиться предводительствовать на собрании, где будет решаться судьба племени. Все, кроме одного из присутствующих, знатного воина, который отважно сражался против племени аль-Мухтара, хоть с самого начала был против нападения на него, сомневаясь и в его целях и причинах.
Именно поэтому, когда еще до начала схватки мужчины племени аль-Мудтарра соскочили с лошадей и принялись грабить дома племени аль-Мухтара, он остался сидеть в седле и не принял участия в разграблении. Стойкость и смелость поставили его в ряд тех немногих, кто действительно сражался, а может, и впереди всех. Он последним покинул сражение. Он так долго сражался, стараясь вызволить попавших в плен, что от обилия крови, стекавшей по лезвию меча, рукоятка меча присохла к его руке, и когда все кончилось, он не мог разжать пальцы. Пришлось отмачивать руку в теплой воде, когда на обратном пути после неудавшегося набега его с сотоварищами приютили кочевники.
Садах поднялся, чтобы разговаривать стоя.
– Все мы дети одного племени, все, кто присутствует здесь в доме шейха, опозорившего всех нас и опозорившего самого себя. Кто потерял стыд, не стыдится своих поступков. Я говорю, все мы, присутствующие в этом доме, сыны одного племени, за исключением Иезекиля и тех, кого он привел с собой. Он чужой для нас человек, и те, кто с ним, тоже чужаки. Он воспользовался нашим покровительством, и мы как слабому позволили ему оставаться у нас. Мы разрешили ему быть для нас золотых дел мастером, кузнецом и оружейником, но никак нельзя обсуждать при нем наши дела, да еще такие судьбоносные, как это. И уж совершенно недопустимо, чтобы он предводительствовал здесь и стал нашим шейхом.
Когда Садах произносил эти слова, многие из сидящих пытались ему помешать. Кто-то кидал в него маленькие камешки, кто-то косточки от фиников, которые Иезекиль подал перед обедом. А финики он подал не для того, чтобы уважить гостей, а для того, чтобы, поев фиников, они пили побольше воды и поменьше ели еды, которую он велел жене шейха приготовить пожирнее, чтобы обжоры не слишком старались.
– Именно так, шейха[16], зарезав как можно меньше живности, – сказал ей Иезекиль, – мы поможем им всем побыстрее насытиться.
Несмотря на то что Салаху отчаянно мешали, этот отважный и степенный человек продолжал говорить:
– Я возражаю против присутствия здесь Иезекиля и кого бы то ни было из инородцев, а чтобы не думали, будто мной руководят личные цели, я сразу же скажу, что не предлагаю себя на место шейха. И если вы не согласитесь со мной, то я заявляю, что покидаю это место и отделяю свой дом от ваших домов, пока вы наконец не прозреете, не вернетесь к традициям наших дедов и отцов и не станете уважать законы племени и его принципы. Тот, кто пойдет за мной, пусть пойдет, а кто не пойдет, тот сам будет виноват в своем грехе.
Вслед за ним поднялась почти вся молодежь. Лишь немногие молодые люди остались сидеть с теми, кто был старше годами. Когда Салах проходил мимо последнего ряда сидящих, он влепил пощечину одному из тех, кто кидался в него, мешая говорить, да так, что головной убор у того слетел и сам он повалился на землю. Тут же к Салаху бросилось несколько человек, но он выхватил меч, и молодые люди, уходившие с ним, вытащили мечи из ножен. Тогда вскочил Иезекиль.
– Братья, будьте благоразумны! Пусть этот человек уходит. Не хватало нам еще здесь историй. Нам некогда сейчас заниматься друг другом, на это будет еще время. Давайте не будем терять зря время и займемся нашим вопросом.
Он повернулся и прошептал на ухо шейхам двух самых крупных родов племени:
– Не беспокойтесь, шейх племени румов непременно его за это накажет!
Он сказал это, желая заставить их призадуматься и чтобы не упустить тот шанс, которого он так долго ждал.
Оставшиеся продолжали сидеть на своих местах. Иезекиль велел слугам разнести гостям кофе, давая тем самым всем почувствовать, кто в этом доме хозяин.
Кто-то сказал:
– Давайте начнем.
И принялся на все лады склонять поведение шейха племени, отца Ляззы.
За ним последовали и другие, и каждый выискивал недостатки, которых у шейха племени аль-Мудтарра, надо признаться, было немало.
– Почему бы нам не позвать шейха, – предложил кто-то, – пусть он сам за себя скажет.
Но один из шейхов племени румов прикрикнул на него, и тот замолчал.
Судилище над шейхом продолжалось до тех пор, пока не решили наконец лишить его положения шейха. А когда это сделали, стало понятно, что теперь надо выбрать нового шейха вместо низложенного.
– На это место я предлагаю себя, – заявил один из них. – А тот, кто против, пусть говорит.
Он обнажил свой меч, а за его спиной, выхватив мечи из ножен, встали те, кто состоял с ним в родстве, и некоторые из румов. Точно так же поступил и следующий со своими приближенными, за ним третий, четвертый и пятый, пока наконец из знатных людей и шейхов племени не осталось никого, кто не предложил бы себя таким образом, обнажив меч и окружив себя приближенными.
Пришлось говорить Иезекилю.
– Друзья мои, выбрать нового шейха племени оказалось непростым делом, и я боюсь, как бы здесь, выбери мы сейчас одного из присутствующих, не приключилась бойня. Дабы не допустить кровопролития и сохранить племя единым, пусть нас рассудит шейх румийского племени. Человек он благоразумный, шейх крупнейшего и сильнейшего из племен, и к тому же он перенес тяготы и опасности пути, чтобы оказаться вместе со своим племенем по соседству с нами. Разве не мудро позволить ему высказать свое мнение относительно нашего дела? Разве не честь для нас, которой доселе никто нам не оказывал?
Говорил Иезекиль стоя, а когда, кончив, сел, шейхи общин племени аль-Мудтарра захлопали ему, и только один возразил:
– Предпочтительней было бы, Иезекиль, чтобы наш вопрос мы решили сами, а не тот шейх, о котором ты сейчас говорил.
А когда все присутствующие отвергли его возражение, снова заговорил Иезекиль:
– Будем считать, что все шейхи племени аль-Мудтарра за исключением одного приняли мое предложение.
С этого момента решение о том, что их рассудит шейх румов, стало для всех обязательным.
Шейх румов поднялся со своего места и принялся откашливаться.
– Начинай, начинай уже, да продлятся дни твои, брат наш большой, облеченный властью немалой, а уж мы-то не ослушаемся твоего совета и решения, которое ты сейчас примешь.
– Мне очень трудно назвать кого-либо из вас, видя, какие среди вас царят разногласия. Поэтому в интересах племени я предлагаю избрать его шейхом Иезекиля. Иезекиль умен, он умеет делать оружие, в финансовых и пропагандистских делах у него повсюду имеются поверенные. Это он завязал отношения с нами, и мы ему доверяем, поэтому и готовы вам помочь. А когда мы будем идти плечом к плечу и Иезекиль станет шейхом вашего племени, тогда ничто не будет для нас невозможным. Мы сможем тогда сражаться вместе, чтобы повергнуть племя аль-Мухтара.
Не обращая внимания на возражения молодежи, слова которой особого веса не имели, шейхи родов дружно захлопали, но тут поднялся кто-то из несогласных.
– Я возражаю против такого выбора, потому что он оскорбителен для нашего племени. Я с ним не согласен.
– А на того, кто не согласен, мы пойдем войной, объединившись все против него, – отвечал ему шейх румов.
– Я все равно с этим не соглашусь. И хотя я против войны, если меня к этому вынудят, я буду драться.
Теперь захлопала молодежь племени, но поскольку никто из шейхов, поддержавших Иезекиля, не принял стороны говорившего, он встал и покинул собрание.
16
Шейха (женский род слова «шейх») – буквально – старуха, женщина, занимающая привилегированное положение, в данном случае – жена шейха.