– Благодарю вас, братья, – сказал Иезекиль, – за то, что вы избрали меня шейхом племени аль-Мудтарра, Обещаю снять с вас за это часть процентов по вашим долгам. Каждому шейху общины в нашем племени я пожалую по важности его рода сумму, которую он употребит на то, чтобы обустроить свой дом, и на то, чтобы он мог постоянно покупать кофе и угощать им гостей. Еще я назначу долю из того, что получает род от трудов своих и богатств, для уплаты шейху племени румов, дабы он не прекращал поддерживать нас в наших делах и в знак признательности за его помощь и благодеяния. Нам без него свое шейхство[17] не уберечь.
Повернувшись к сидящему рядом с ним, Иезекиль увидел, что тот смеется.
– Алчущих стать шейхом нашего племени много, и мы не всегда можем дать им достойный отпор, особенно если они появляются в наших собственных рядах. Поэтому, сын брата моего, мы всегда будем нуждаться в румийском племени и его шейхе, – пояснил ему Иезекиль и, обращаясь ко всем, добавил:
– Благодарю вас за благодеяние ваше, и если будет на то ваше согласие, все вы приглашены в мой дом, чтобы мы отпраздновали сегодняшний день вместе, я и мое окружение.
«Окружение» случайно соскочило у Иезекиля с языка, и получилось так, что он имел в виду своих наушников и приспешников, но он тут же поправился:
– Прошу прощения, я хотел сказать: я и мое племя, женщины и мужчины. Разве не лучше праздновать всем вместе, друзья мои дорогие?
– Конечно, наш шейх! – радостно загалдела молодежь.
А один из присутствующих, уже пьяный, с глиняным сосудом с вином в одной руке и с кубком в другой, наполнил свой кубок и, подняв его над головами всех сидящих, прокричал, запинаясь и едва выговаривая слова:
– За ваше зд-здоровье! За з-з-здоровье Ие-зекиля!
– Будем здоровы! – подхватил шейх племени румов на своем языке.
– Давайте все вместе, – не унимался Иезекиль, – мужчины и женщины и с нами шейх румов будем праздновать до ночи, посмотрим, как танцуют румийки, а с ними и женщины нашего племени и мужчины обоих племен.
– Да, да! – кричали одобрительно все вокруг, и лишь двое несогласных, не сказав ни слова, удалились.
Когда Иезекиль стал шейхом племени, он назначил каждому, задолжавшему ему за оружие, срок для расплаты. А у того, кто не мог расплатиться с долгами, забирал овец, верблюдов и коз. Дошло до того, что он стал забирать даже шатры у тех, кто не имел возможности с ним расплатиться.
– Не слишком ли это, шейх? – спрашивали Иезекиля.
– А что прикажете делать с теми, кто не хочет вернуть мне мое же? – отвечал он.
– Но разве не вправе каждый из сынов племени разделить с шейхом свои невзгоды?
– Чего стоит шейх со своим шейхством без денег, брат мой? Думаешь, выбрали бы вы меня шейхом, не будь у меня денег? Разве не принимали многие из вас сторону Салаха, когда до войны он имел много денег, но потом вы же остались в моем меджлисе[18], когда он протестовал против выбора меня шейхом? Не потому ли, что денег моих не счесть, а он не так уже богат, как прежде, да еще влияние мое соединилось с влиянием румов? Да, брат мой, деньги взимаются с тебя и с других, чтобы мы могли противостоять таким, как Салах. Кто знает, сколько еще таких появится среди нас?
Вместе с тем Иезекиль продолжал собирать деньги повсюду, и его интересы выходили далеко за пределы племени аль-Мудтарра. Он сговорился с племенем румов вместе расширить круг их деятельности. Теперь их кузницы, столярни и прядильни, торговля маслом и коврами, растительным маслом и оливками охватывали все племена. А на тех, кто этому противился, они вместе шли войной. До того дошло, что они устроили специальные конторы для вывоза и ввоза всего, что продают и покупают племена. Только племена Ирака отказались действовать через эти придуманные Иезекилем конторы, которые он устраивал сам или совместно с румами.
Поскольку сложилось так, что нефть, битум и финики все племена покупали в Ираке и им не было замены, пришлось Иезекилю с румами пойти на то, чтобы позволить им покупать у Ирака товары без всяких условий.
Конторы, основанные Иезекилем самостоятельно или совместно с румами, породили среди арабских племен немало ненависти сначала к Иезекилю, а потом и к племени румов за то, что они поддержали его в этой бесчестной торговле. Иезекиля ненавидели за огромные доходы от ростовщичества, получаемые от этих контор, и за то, что он вместе с румами навязал многим арабским племенам свою торговлю. Отныне они могли покупать оружие, орудия земледелия и ремесел и даже посуду только у румов и Иезекиля. А наказанием за ослушание была война, разграбление жилищ и разорение земель. Союз Иезекиля с румами стал крупнейшей силой в тех землях. И стоило только кому-нибудь из молодежи высказать свое недовольство, как под покровом ночи ему в спину кто-то втыкал отравленный кинжал, или же недовольного соблазняли, зная его пристрастия и заставляя в конце концов забыть о своем недовольстве. И стали они богатейшей силой среди всех племен, точнее говоря, богатства Иезекиля, шейхов его племени и племени румов стали несметными, а о простых людях их племен, богатых и бедных, а уж тем более о людях других племен речь здесь не идет.
Шейха, мать Ляззы, когда ее муж дал ей развод, а точнее сказать, развод дала ему она, все ждала, когда же Иезекиль придет к ней свататься. Такой был у них уговор, и такой благодарности она ждала за то, что сделала для него среди женщин их племени. Однако шли дни, недели и месяцы, а она по-прежнему пребывала со своей надеждой наедине. И вот уже ожидание стало измеряться не месяцами, а годами, а Иезекиль, продолжая обнадеживать мать Ляззы, не сводил глаз с самой Ляззы. Лязза же его к себе не подпускала. А поскольку по нраву он был таков, что постоянно искал то, к чему еще не прикасался, насытившись той, что была в его руках, Иезекиль принялся увиваться за Ляззой. Но всякий раз, когда он пытался к ней подступиться, она от него ускользала, не отдаляясь, однако, так далеко, чтобы порвать нить надежды, но и не оставаясь так близко, чтобы позволить его желаниям осуществиться.
– Ты так утомила меня, что я уже не понимаю, желаешь ли ты меня или просто со мной играешь, – говорил он ей.
– Разве кто-то посмеет играть с тобой? Будь терпелив. Сейчас нам нельзя привлекать к себе внимание, чтобы не порождать ненужных расспросов. Если люди станут говорить, что семья шейха была с тобой в сговоре, когда низложили шейха и поставили шейхом тебя, вряд ли ты от этого выиграешь. Мало того, что племя разделилось в своих предпочтениях между тобой и теми, кто удалился, не желая принять тебя в качестве шейха, и твои противники обрели благодаря этому вес, которого ранее не имели, так ты хочешь прибавить себе новых забот? Да и не зря ведь говорят, что вкус ожидания слаще вкуса того, что ты с нетерпением ждал.
Иезекиль нехотя умолкал, убежденный логикой и стройностью ее доводов.
И снова возвращался к матери Ляззы. То он приходил в ее дом, то она приходила к нему, но прежнего влечения к ней он уже не испытывал. А она, так и не ощутив в нем твердого желания взять ее в жены, сказала ему как-то без обиняков:
Если ты не женишься на мне, Иезекиль, я созову всех женщин племени и поведаю им историю о заговоре, который ты сплел для племени, и о тех делах, которые ты наущал меня делать среди женщин. А возможно, соберу для этого и мужчин. Вот тогда дела твои окажутся чертовски нехороши. Сам понимаешь, что станет с тобой, когда я сделаю это, особенно после того, как в племени у тебя появились серьезные противники. Я говорю о тех, кто живет теперь отдельной общиной, кто не согласен был с твоим предводительством на собрании племени и кто отказался признать твою власть, когда шейхом племени тебя избрал шейх племени румов. Ты обманул меня, поэтому мне ничего больше не остается. Так что подумай серьезно, пораскинь умом и решай. У тебя есть для этого несколько недель, но если решения опять не будет, тогда я стану отпускать тебе время днями. А если не поможет и это, тогда я буду свободна решить, когда мне открыть племени все, что я знаю, и как сделать это побольней для тебя.