Не успел Салим закончить последнюю фразу, как со всех сторон раздались аплодисменты, давая понять, что все здесь почитают завещанные им предками традиции. Когда-то народ их свято почитал традиции и потому был сильным и могущественным, но стоило ему только отойти от традиций, пусть даже совсем немного, как его поразили слабость и безволие. А слабость и безволие привели с собой Иезекиля, и сделался он шейхом над ними. А ведь шейхом мог стать такой человек, который своим умом и сердцем, кровью и плотью принадлежал племени.
Отец Салима выдвинул предложение Салима, и присутствующие здесь мужчины и женщины поддержали его подавляющим большинством голосов. Лишь некоторые из тех, кто сидел рядом с Иезекилем, то поднимали в нерешительности руки, то опускали их, когда Иезекиль вдруг смотрел в их сторону.
Заметив это, отец Салима сказал им, что раз они не уверены, пусть опустят руки, – никто не станет на них обижаться. Но те отвечали, что уверены, и подняли наконец руки. Теперь решение было единогласным.
Иезекиль удалился, собираясь на следующий день явиться сюда для разбирательства, а толпа принялась петь песни и танцевать. Люди бродили туда-сюда, кто-то что-то выкрикивал – каждый выражал свои чувства тем способом, которым, как ему казалось, он может лучше всего себя проявить.
Салим выскользнул из толпы и сделал знак Нахве и нескольким мужчинам следовать за ним. Поскольку все собрались у дома отца Салима, именно там после долгих речей Иезекиля, Салима и Нахвы подавали обед. Нахва с мужчинами проследовала в дом за Салимом, и, когда они уселись вдали от всех, Салим сказал:
– Иезекиль просил повременить с решением его судьбы, хотя преступлений за ним числится достаточно, и причина здесь вовсе не та, о которой он говорил на собрании. Если завтра Иезекиль проиграет на разбирательстве и перед народом нашего племени откроются все его злодеяния, получится, что он вверит нам свою судьбу вместе с жизнью. А на такое никогда не пойдет ни он, ни шейх племени румов. Поэтому я позвал вас, чтобы поделиться своими мыслями и догадками. Нам нужно как следует подготовиться, так что давайте обсудим сейчас, как нам лучше всего поступать и чего следует ожидать.
Когда Салим замолчат, заговорила Нахва:
– То, что говорит Салим, замечено верно, лучше не скажешь. Если мы истолкуем намерения Иезекиля, а вместе с ним и румийской собаки как-то по-другому, то лишь потому, что недооцениваем его или совсем заблуждаемся. Так можно и проиграть, да не позволит такому случиться Аллах. У наших врагов никаких обязательств перед нами нет, и мысли их вовсе не о том, чтобы поступить в отношении нас честно. Напротив, наши враги только и думают, как бы нас обмануть, а Иезекиль с румами известны тем, что могут нарушить любые обещания. Исходя из этого, нам и следует быть в готовности и как следует все спланировать.
За ней стали говорить другие, но никто против того, о чем уже сказали Салим с Нахвой.
– Я предложил бы устроить за ним слежку, – сказал один, – но сделать это будет непросто. Всех стражников и прислужников, за исключением одного человека, Иезекиль понабирал из румов, когда перестал доверять тем, кто его окружает.
– Что же сложного в том, чтобы следить за ним? – спросил другой.
– То, что единственный наш человек, который присутствует в его окружении, не может покинуть свое место, разве что сбежит верхом на коне. Мы не можем поставить новых соглядатаев прямо сейчас: как только Иезекиль заметит их, он тут же их схватит, дознается, что это мы их послали, и тогда у него появится козырь, который позволит ему не явиться на разбирательство.
После продолжительного совещания решено было ограничиться наблюдением из дома, хозяевам которого они полностью доверяли и который располагался ближе всего к шатру Иезекиля. Поставленный там человек должен был предупредить, если Иезекиль предпримет попытку к бегству, но Иезекиль до последнего момента, предшествовавшего встрече в доме отца Салима, из шатра своего не выходил.
В доме отца Салима помимо Салима с Нахвой было еще шесть человек – пять мужчин и одна женщина.
– Чтобы спутать планы Иезекиля, – сказал Салим, – нам следует действовать скрытно, а он наверняка уже готовит для нас какой-нибудь трюк. Поэтому пятьдесят человек из наших людей не явятся на собрание, а соберутся на лошадях в лощине за этим домом, метрах в двухстах отсюда. Оружие наше сложим на семейной половине. Если на нас вдруг вероломно нападут, всадники придут нам на помощь раньше пеших. Думаю, что, нападая, Иезекиль будет уверен, что мы безоружны. Так что когда мы возьмемся за оружие, для Иезекиля с его союзником это будет большим сюрпризом. А когда еще пятьдесят наших всадников, разбившись на две половины, атакуют их, они окажутся в очень незавидном положении. Всадники зайдут противнику с флангов и с тыла и устроят рубку. Мы с Нахвой верхом на конях будем держаться рядом, и я попрошу Хазима, Омара и Самана привести своих лошадей и привязать их у соседнего дома, чтобы в нужный момент они оказались под рукой. И еще велю двоим из них оберегать Нахву с двух сторон, а третьему быть впереди.
– Ты полагаешь, Салим, – заметила Нахва, – что сама я не справлюсь?
– Вовсе нет, но осторожность здесь не помешает.
– Разве, чтобы защитить меня, не хватит Хазима и кого-то еще? Пусть третий будет с тобой.
– За меня не волнуйся, тем более что я буду рядом с вами. И даже если необходимость заставит меня выдвинуться вперед, вы станете защищать меня после Аллаха.
Все улыбнулись.
– Господи, в твоих руках наша победа, и на тебя одного уповаем, – проговорила Нахва, и все подхватили:
– Да будет так!
После этого все поднялись, и каждый отправился по своим делам до наступления дня грядущего.
Нахва и Салим размышляли о возможном развитии событий и планировали, как и что им предпринять, а сам Иезекиль, едва вернувшись домой, сразу же связался с шейхом племени румов. Он отправил к шейху румов своего человека, чтобы тот рассказал ему об обвинениях, которые довелось ему сегодня выслушать, о том, что его шейхство собираются приостановить, о том, что завтра в полдень он приглашен на собрание племени, на котором решится его судьба как шейха племени, а, может, и вопрос о самой его жизни, и наставлял его так: