Мистер Пиквик был так поглощен необходимостью лавировать между ногами лошадей, что не мог видеть расстилавшейся перед ним картины. Когда же ему удалось твердо укрепиться на собственных ногах, его радость и восхищение были безграничны.
— Может ли существовать что-нибудь более прекрасное и восхитительное? — спросил он мистера Уинкля.
— Ничего, — ответил этот джентльмен, на ногах которого уже с четверть часа стоял какой-то малорослый человек.
— Поистине благородное и блестящее зрелище, — сказал мистер Снодграсс, в груди которого разгоралось пламя поэзии, — видеть доблестных защитников отечества, выстроенных в боевом порядке перед миролюбивыми согражданами; их лица испускают лучи — не воинственной жестокости, а цивилизованной кротости; глаза их светятся не диким огнем мести и грабежа, а мягким светом разума и человеколюбия.
Мистер Пиквик не мог признать вполне точными эпитеты этой хвалебной речи. Кроткий свет разума слабо блистал в глазах воинов, так как после команды «смирно» зрители видели перед собою несколько тысяч пар глаз, устремленных вперед, но лишенных какого бы то ни было выражения.
Толпа, окружавшая наших путешественников, постепенно рассеялась.
— Теперь мы в превосходном положении! — заметил мистер Пиквик, оглядываясь по сторонам.
— В превосходном! — в один голос повторили мистер Снодграсс и мистер Уинкль.
— Что они теперь делают? — спросил мистер Пиквик, поправляя очки.
— Кажется... кажется, они хотят стрелять! — произнес мистер Уинкль, меняясь в лице.
— Быть не может! — вскричал мистер Пиквик.
Едва успел он произнести это слово, как все собранные полки, как один человек, вскинули ружья и выпалили в пиквикистов, словно последние составляли одну общую для них цель.
В этом критическом положении мистер Пиквик проявил самообладание, присущее великому духу. Он схватил мистера Уинкля под руку и, став между ним и мистером Снодграссом, уверял их, что особенной опасности нет и что они рискуют только оглохнуть от грохота.
— Да... но представьте себе, что кто-нибудь по ошибке выстрелит настоящей пулей! — бледнея, предположил мистер Уинкль.
— Не лучше ли нам лечь на землю? — нашелся мистер Снодграсс.
— Нет, нет! — возразил мистер Пиквик. — Да все уже и кончено.
Мистер Пиквик не ошибся; пальба прекратилась. Раздались крики команды, и, прежде чем ученые путешественники успели сообразить, в чем дело, все полки с ружьями наперевес ринулись к тому самому месту, на котором стоял мистер Пиквик.
Человек — смертен, и есть предел, дальше которого не простирается человеческая храбрость.
Несколько секунд мистер Пиквик смотрел сквозь свои очки на стремившуюся вперед массу, затем повернулся к ней спиной и... не скажем — обратился в бегство, потому что, во-первых, это выражение непочтительно, а во-вторых, потому, что вся персона мистера Пиквика вовсе не была приспособлена к такого рода отступлениям, — он понесся рысцой со всею быстротою, доступной его ногам.
Войска изображали в это время, с одной стороны, защиту цитадели, с другой — ее осаду, так что друзья очутились между двумя рядами враждебных армий.
— Прочь с дороги! — кричали офицеры наступавшей колонны.
— Да убирайтесь же вы отсюда! — гремели командиры осажденных.
Затем началась суматоха невообразимая: тяжелый топот ног, сильный толчок, заглушенный хохот, крики, и... подошвы мистера Пиквика замелькали в воздухе.
Мистер Снодграсс и мистер Уинкль тоже перекувырнулись против собственной воли. Мистер Уинкль сидел на земле и вытирал желтым шелковым платком жизненный поток, струившийся из его носа, в то время как его достопочтенный учитель гонялся по полю за своей шляпой, которая, игриво подпрыгивая, удалялась от него.
Дул порядочный ветер, и шляпа мистера Пиквика весело катилась перед ним. Она катилась бы и катилась, если бы в тот самый момент, когда этот джентльмен уже решился было бросить ее на произвол судьбы, ей не преградило путь одно благодетельное препятствие. Шляпа наткнулась на колесо одного из экипажей, которые стояли в ряд как раз на том месте, куда направлялись стопы мистера Пиквика. Воспользовавшись моментом, он живо бросился вперед, овладел своей собственностью, водворил ее на голове и остановился передохнуть. Он не простоял таким образом и полминуты, как услышал свое имя, произнесенное голосом, в котором он тотчас узнал голос мистера Тапмена. Подняв взор, он увидел зрелище, преисполнившее его удивлением и радостью.