Сколько раз в жизни я удивлялся очевидному несоответствию: чем больше у автомобиля цилиндров, тем бесшумнее он ездит. И вот чуть не пал жертвой этого парадокса. Двенадцатицилиндровый «Мерседес» Божко въехал в ворота настолько тихо, что я едва успел пригнуть голову. Василий, водитель Божко, грузный мордоворот моего возраста, остался в машине и, кажется, задремал. А может, сволочь, притворялся. Видел я этого Василия лет десять назад. Он не был тогда таким толстым. Топтался все время в МИДе. То ли охранником был при ком-то, то ли соглядатаем, а скорее всего — совмещал. Словом, гэбэшник бывший. А может, и не бывший — кто их сейчас разберет, современные спецслужбы…
В ворота едва ли не строевым шагом вошел человек, неумело корчивший из себя бездельника-туриста. Строгий темный костюм, модный галстук; военная выправка; тщательно выбритая лысина и затылок, образующий одну плоскость с бычьей шеей; тонкая щеточка седых усов; цепкий взгляд — глаза не желали глядеть рассеянно. Словом, этакий отставной полковник британских колониальных войск явился на свое ранчо.
Божко вышел к гостю, не проявляя, впрочем, особого восторга. О чем они говорили на лестнице, я не слышал, но, к моей великой радости, устроились они все-таки на террасе.
— В чем дело, Роберт? — Божко и не пытался скрыть раздражение. — Мы же договорились: никаких личных контактов!
— Кирилл, мальчик мой. — Вот даже как! На «ты», да еще «мальчик мой»! И все это — спокойным, исполненным превосходства тоном. — Прошу тебя, оставь эти манеры для своих шестерок. Я не хуже тебя знаю, что можно, а чего нельзя. Однако — обстоятельства…
— Извини, погорячился, — Божко понизил голос. — Так что случилось?
— Беда, Кирилл. — Старый боевой конь Роберт чем-то клацнул — то ли металлическими зубами, то ли костями. — Кайхан соскочить хочет. Говорит: сон дурной видел. Завязывать, дескать, пора.
— Сколько мы у него покупаем? — Божко успокоился и говорил теперь вполне будничным, деловым тоном. — В процентном отношении?
— Все. Других покупателей у него нет. — Роберт как-то «по-волчьи» хохотнул и добавил: — Уже.
— Загрузи все суда, платежи приостанови. Его счета в оффшорах на наших людей? Пусть отзовут доверенности. И еще. Погоди…
На минуту воцарилась тишина, нарушаемая лишь писком мобильного телефона.
— Алло! Брык? Божко… Дело есть. Как скоро ты можешь быть в Стамбуле? Ясно. Хорошо. Возьми с собой кого-нибудь. Роберт тебе все объяснит. Да, как обычно. Все. Пока.
Божко обратился к гостю:
— Завтра в восемь вечера в аэропорту Стамбула тебя будет ждать Брык. Покажи ему Кайхана и обрисуй ситуацию. В общих чертах, деталей не надо. Только предупреди — осторожнее. Он дурак набитый, убить может ненароком.
Позади меня что-то засвистело. Я обернулся — и сердце мое сжалось. Я бросил прощальный взгляд на рубашку от Хуго Босса и смиренно затаился, готовый к любым издевательствам.
— Что это за звук? Кто там? — насторожился Роберт.
— Успокойся, — тихо рассмеялся Божко. — Ирригационная система включилась. Она же автоматическая.
Теперь я мечтал только об одном: чтобы они быстрее распрощались. Все равно не слышал, о чем они говорят. Система полива работала шумно и эффективно, что раздражало вдвойне. Двухнедельный ливень, запиравший меня на весь день в машине, казался сейчас легкой моросью. Распылитель, наверное, сломался, потому что садистски лил воду только на меня, как будто вокруг не было травы.
Я с удивлением отметил, что дурное настроение как рукой сняло, стоило мне услышать шелест шин божковского автомобиля. Мало того, жизнь, казалось, обрела смысл. Кончился, наконец, период слепого тыканья носом в стену. Я знал, что делать. Я знал, за кем лететь. Я знал, куда лететь.
Угадайте — куда? Правильно. Домой, конечно. Просохнуть, переодеться, и — в Стамбул. Срочно.
Февраль 1996 года. Стамбул, Турция
Вы видели когда-нибудь Вавилонскую башню в процессе возведения? Когда закутанные в овечьи шкуры пузатые и носатые банкиры приезжают на золотых колесницах посмотреть, как утекают в вечность их с таким трудом награбленные денежки. Когда кучерявобородые прорабы мечутся от полудиких поставщиков стройматериалов к совсем диким транспортникам, а от тех — к изнеженным и ленивым субподрядчикам., пытающимся бросить стройку тысячелетия на произвол судьбы и прикорнуть в прохладной тени каких-нибудь Садов Семирамиды? Когда контракты навечно высекаются на огромных гранитных глыбах — и не предусмотрено в них никаких форс-мажорных обстоятельств. А может быть, рабы с Эгейского моря и из Египта высекали на них стихи? Прочитать-то все равно никто не мог…