Я молчал, потягивая совершенно неуместный в такую жару коньяк. Сейчас бы стакан ледяной водочки. Да под маринованный огурчик…
Прав он, конечно, на все сто прав. Только кто дал ему право на эту правоту? Кто он, черт подери, такой, чтобы учить меня жизни?! Я хотел было возмутиться, отчитать его — и промолчал. Он прав…
— Все правильно, старичок, — тихо проговорил Сармат, выплескивая свой коньяк в бадью с фикусом. — Ни в чем я не ошибся. Ошибся тот, кто тебя рекомендовал. Жаль. Сармат почти никогда не ошибался в людях. Раньше… — Он встал и, бросив на стол крупную купюру, процедил:
— Цвети, алгарвиец.
Это было уже настоящим оскорблением.
— Стой, Сармат! — Я смотрел ему в глаза и, кажется, начинал заводиться. — Стой. Присядь-ка. Рассказывай: что у тебя? Только, — я сделал предупредительный жест, — никаких обещаний! Буду думать.
— Думать не вредно, старичок. Думай. Право выбора — за тобой. А рассказывать мне нечего. — Он подмигнул и подвинул ко мне конверт. — Здесь есть все. Жду твоего звонка после восьми. Я в «Маринотеле». Номер телефона запомнишь? Или записать?
Я посмотрел на него, точно на идиота. Ответив невиннейшим взглядом, он кивнул на прощание. Шагнул в пекло — и направился в сторону, прямо противоположную «Маринотелю».
Странный парень. Я встречался с ним всего три-четыре раза, но готов был поклясться, что он не лгал. А ведь доверчивость — одно из многочисленных достоинств, которыми природа меня обделила. Что я о нем знаю? Он — Посредник милостью божьей. Не брокер, делающий навар на том, что знакомит покупателя с продавцом, а Посредник по самому большому счету. Знакомый со всеми правилами крупной игры и зачастую сам их устанавливающий. О его связях можно только догадываться, потому что, разговаривая с ним, вы никогда не услышите ни одного имени. Известно, что он является доверенным лицом глав финансовых и промышленных империй, а также чиновников самого высокого ранга. Ходят слухи, что к его помощи прибегали даже при возникновении локальных вооруженных конфликтов. И они затухали. Такая вот легенда во плоти. Появился на горизонте лет десять назад, тогда ему было около тридцати. Появился из ниоткуда. Ни имени, ни фамилии, ни национальности, ни вероисповедания. Зато совершенно свободное владение по крайней мере тремя языками, плюс блестящее знание любой проблемы. Любой.
Конверт… Большой, полноформатный, но тоненький. Что там? Обычный гонорар бывшего аналитика бывшей мощнейшей спецслужбы мира, или… Или… Что же, так и будем голову ломать? Может, лучше ее сначала проветрить? Чутье подсказывало: торопиться с распечатыванием конверта не стоит. Распечатаешь — и все, назад дороги уже не будет. Хочу ли я этого? Четыре года жизни преуспевающего португальского бизнесмена средней руки даром не проходят. В той, прошлой, жизни, ставшей уже легендой, я часто мечтал о таком вот тихом спокойном закате. И вот он, в руках. Как та синица…
Голова шла кругом. Дожил… Лукавство с самим собой — самое нелепое, что можно придумать. Да, я ненавидел собственное прошлое. Да, я его откровенно стыдился и тщательно скрывал. Да, да! И я с тоской вспоминал о нем.
Сармат появился как бес-искуситель. Я бежал от своего прошлого, связанный с ним тоненькой, но прочной нитью. Вернее, резиночкой. Явился Сармат — и я с ускорением лечу обратно, в омут человеческих страстей, в мир дворцовых заговоров, переворотов, путчей — всей этой грязи и мерзости, призванной поставить одних людей над другими. Я не супермен, отнюдь. Просто один из сотен, может, тысяч, работавших на Систему.
Четыре года назад — как странно, ведь сегодня годовщина! — после бессонной ночи при полной боевой готовности я увидел на экране телевизора того, кто по слепой причуде политического жребия стал вдруг Главным. И он дрожал, заикался, шарахался от собственной тени. Тогда я понял: еще один день в Системе — и не отмыться. И придется всю жизнь ходить, не смея взглянуть людям в глаза.
Я был не одинок. Таких, как я, было много. Людей, посвятивших себя службе Державе. Но мы оказались бессильны, столкнувшись с грязью политических интриг, вынесших на самый гребень волны такое непотребство, над которым теперь откровенно хихикает весь мир. Даже не смеется — хихикает…