- Нет.
- Что нет? – его губы скользят по щеке вниз, еле касаясь нежной кожи, и его выдох теперь на шее. И мурашки. Кажется целый табун мурашек бежит от шеи Тори по ее спине и усиливается где-то в районе поясницы, заставляя девушку с шумом втянуть воздух и непроизвольно выгнуться навстречу тому, у кого с каждой секундой все больше сносит крышу. Точно так же, как у нее самой.
Резкий выдох. Самоконтроль Каса дает трещину. Он хотел ее немного подразнить, показать, что сопротивляться ему бесполезно, но сейчас именно его подцепили на крючок, выбив почву из под ног. И он уже не думает ни о чем, кроме запрокинутой головы, открывающей напряженную шею, закрытых глаз с длинными ресницами и ее сладкого запаха…
И вдруг кубики льда по разгоряченной спине.
Звук открывшейся двери.
Кас резко отходит от Тори, которая опирается на стену в поисках поддержки и смотрит на Кастиэля широко распахнутыми глазами, но тут же опускает их, закрываясь стеной из волос, прижимая к груди футболку.
- Ээээ.. Извините, я..ээ.. я ухожу, – Роза смотрела на стоящих перед ней молодых людей так, будто они только что превратились в инопланетян. Сделала шаг назад.
- Нет, Роза. Я ухожу. Я просто хотел узнать, все ли с ней в порядке.
Быстро обойдя девушку, Кас вышел из туалета, игнорируя удивленные взгляды и сдавив голову руками. Всемогущий, что со мной происходит.
====== Глава 13. Цена откровения. ======
Молчание, пропитанное вопросами, давит на плечи, заставляя хмуриться. Розалия обрабатывает ожог Тори, которая чувствует на своем плече – осторожные прикосновения, а на лице – любопытный взгляд.
Пусть она молчит. Не надо вопросов. Не надо никаких вопросов
- Тори?
Черт..
- Ты не могла бы..эээ… объяснить мне, эээ, – Роза не знает, что сказать и Тори это почему-то веселит. Эта девушка всегда знает, что сказать, а тут запинается, – что случилось сегодня в холле?
Тори поднимает взгляд и непонимающе смотрит на Розу. Та поясняет:
- Между тобой и Кентином.
Кен…Боги мои! Забыла!
Как будто это случилось не сегодня, а в прошлой жизни. И в голове крутятся мысли совершенно не об этом человеке. Не о его прикосновении…
Боже о чем я думаю?!
Тори зарычала. Потом застонала. Сползла вниз по стене и замерла, приложив руки к лицу.
- Тори? Что с тобой? Тебе плохо?
Выдох на щеке.. на шее.. Так нельзя.
Снова стон, приглушенный ладонями.
Безнадежно. Я схожу с ума.
- Тори, да что такое?? Что у тебя болит?
Еще один стон вместе с неожиданным всхлипом, сквозь который слышно лишь одно слово:
- Душа.
Розалия удивленно смотрит на девушку, с которой учится уже месяц, но которую видит в первый раз. Она не равнодушная, не злая. Она просто сильная, а потому одинокая. Очень одинокая, даже не смотря на сестру-близняшку. Грубые слова и пустой взгляд – стена для внешнего мира. А за стеной – целый мир.
Роза села рядом с Тори, прижав ее к себе.
Тори резко подняла взгляд и встала, отпихнув Розу.
- Не надо. Я в порядке.
- Тори, послушай меня..
- Нет. Прекрати. Отстань от меня. Хватит в няньку играть.
- Закончила? Теперь меня послушай. Цыц! – Роза подняла палец и Тори захлопнула уже открывшийся рот, – Вот так, – и гораздо тише, – Я не собираюсь лезть тебе в душу. Не собираюсь выпытывать у тебя подробности твоей жизни и твоих бед. Это все принадлежит тебе. Но друзья нужны всем. Я чувствую, что ты сопротивляешься, и не навязываюсь. Просто вижу, что тебе нужна помощь. Если ты серьезно скажешь мне уйти, я пойму и уйду. Но Тори, не позволяй прошлому мешать тебе жить сегодня. Я же вижу, что кто-то сделал тебе очень больно. Но ты попробуй увидеть, что не все люди – предатели. Просто не закрывай свое сердце.
В комнате повисла давящая тишина. И эта тишина в один момент уничтожает плотину самоконтроля ко всем чертям:
- Не все люди предатели?! Не закрывай сердце?? Да что за бред?! Тебе легко говорить! Живешь в любви и радости! Не знаешь, что такое предательство! Розалия, ты не понимаешь, о чем говоришь!
- Возможно. Но я и не пойму, пока ты не объяснишь мне.
Тори почувствовала спасительную волну раздражения, как всегда. Это хорошо. Так легче.
- Розалия..
- Просто Роза, мы же договорились.
- Да, Роза, – Тори кивает, в голове крутится мысль, что надо сказать спасибо за обработанную рану, – Родители.
- Что?
ЧТО?? Виктория, что ты несешь?
Щемящая боль в груди и снова:
- Родители.
Розалия смотрит в безжизненное лицо напротив, глаза у нее расширяются. До нее доходит то, что звучит настолько противоестественно, что, кажется, просто не может быть правдой.
- Родители? Тебя пре.. предали…?
Тори качает головой:
- Не меня. Нас, – давящая тишина прерывается только частым дыханием девушки, и тихим голосом через минуту – Меня и моих сестер., – а в голове набатом стучит: Заткнись! Замолчи! Ты пожалеешь!
- Сестер?
- Да. Сестер.
Тори снова сползает на пол. Роза садится рядом и складывает руки на коленях, не рискуя прикасаться к брюнетке. Понимает, что сейчас девушке ее прикосновения будут неприятны.
- Виктория?
- Тори.
- Да, Тори, – Роза не может сдержать мимолетную улыбку, которая сразу же гаснет, – что с тобой происходит?
Тори снова прикрывает глаза. Странное и незнакомое желание рассказать все пугает девушку. Страх борется с рвущейся наружу правдой и.. проигрывает. Слабая девчонка.
- Я не знаю, Роза. Я не понимаю. За последние три года я научилась игнорировать свои эмоции, затыкать душевную боль. Все, чего я хотела – заботиться о сестре. И сейчас хочу. Но что-то поменялось. И я не понимаю что. Делаю все, как прежде, но…, – всхлип, и первая влажная дорожка из под ресницы по щеке, – Сдерживаться становится сложнее. Чувства душат изнутри, хватают за горло и не дают дышать. За этот месяц я плачу больше, чем за последние три года. Видишь? – Тори смотрит в желтые глаза, в которых горит огонь понимания. Может Тори просто хочет, чтобы это было именно оно…? Желаемое за действительное, – Я снова плачу. Это не нормально! Да еще и этот придурок! И второй! Что им нужно от меня?
Тишина, закрытые глаза. Розалия молчит, и в этой тишине приходит понимание: надо лишь наконец найти в себе силы посмотреть правде в глаза и встретить ее лицом, принять ее. А не убегать, как всегда.
Больнее уже не будет.
А говорить становится проще. Как будто вместе со словами из души выходит яд, который отравлял жизнь, мешал смотреть на мир и жить в нем.
- Я почти ничего не могу рассказать о наших родителях. Не потому, что не помню их. Помню. Но видела я их редко и рассказать почти нечего. Они все время уезжали, как только нам с сестрами исполнилось по два года. Приезжали так редко, что Мэл однажды не узнала отца и убежала в комнату, спряталась в шкаф. Мы доставали ее оттуда минут пятнадцать, – грустная улыбка при воспоминании испуганного и заплаканного лица маленькой сестры, вылезающей из шкафа и бросающейся Тори на шею, – Нас растила бабушка. Единственный человек, от которого мы видели любовь. Но когда она умерла, мы… – в горле ком, на лице все больше слез, на губах все больше соли, – Нам тогда было 11 лет. Родители сидели с нами дома три месяца. Точнее два месяца и 27 дней. Потом отвезли нас в приют, и обещали, что вернутся через месяц. И больше мы их не видели, – резкий шумный вздох Розы. Тори вздохнула, но продолжила, удивляясь легкости, с которой из нее течет ее жизнь и ее боль, – Все было хорошо два с половиной года. Настолько хорошо, насколько это было возможно. Жизнь в приюте была непростой, но сложнее всего было Мэл. Мы с сестрой защищали ее как могли. За личное пространство приходилось бороться. Но нас было трое, и мы были вместе. Любили друг друга больше жизни и рассчитывали всегда быть вместе. Но наша жизнь начала медленно разваливаться, – голос становится тише, почти до шепота, – Бэллу удочерили, – чувствуя первозданный гнев и непонимание, которые всегда накрывали ее, стоит ей вспомнить об этом, Тори встала и начала ходить туда-сюда, не заметив, что Розалия отошла в сторонку. Девушка продолжает, ее теперь громкий голос отражается от стен и лупит по барабанным перепонкам, – Какому идиоту пришло в голову удочерить одну из тройняшек?! Это каким придурком надо быть??, – укол в виске, Тори подошла к раковине и ополоснула лицо холодной водой, – В общем.. Мэл переживала тихо. Бэлла – уверено и спокойно. А я психовала, как сумасшедшая. Тогда мне действительно казалось, что еще немного – и я съеду с катушек. В общем, у Бэллы был план – она вела себя как можно хуже, причиняла вред дому приемных родителей и вообще. Чего только не делала. Но это не помогало. Эти приемные вцепились в Бэллу мертвой хваткой, терпели все ее выходки и никак не хотели вернуть ее в приют. А она приходила к нам почти каждый день в течение трех месяцев, пока…, – слезы высыхают, и их место занимает пустота во взгляде, – пока не пропала.