Ранняя весна редко радует нас теплым солнышком и молодой травкой, ради которых ее, собственно, столько времени и ждут. Увы, но она похожа на девочку-подростка – угловатую, нескладную, неказистую, хоть и обещающую в самом ближайшем будущем стать самой настоящей красавицей. Снег тает, его нежный чистый покров исчезает, сменяясь грязью и серостью склизкой и вязкой земли вперемешку с талым настом. Бледные бесконечные тучи заполоняют безликое небо. Сквозь остатки сугробов видна прошлогодняя сухая трава. Ее вид так уныл, что весь мир представляется огромной выгребной ямой. Сырой воздух несет простуды, а вода, заливающаяся в обувь, – осложнения после.
Это время хлопот и ожиданий. Тяжелее всего приходится лешим. Именно на их долю выпадают все ранневесенние труды: и весну встретить, и зверей всяких разных разбудить, и до водяного достучаться, чтобы и он начал шевелиться – лед изнутри колоть да рыб к теплу готовить. И с погодой постоянные проблемы. Только звери – медведи те же, со сна долгого недовольные – к солнышку выползут, как тут же – нет его, солнышка-то нашего. К кому, по вашему мнению, идут за разъяснениями? К лешему, конечно. Мол, так вот и так, что за шутки такие? Какому еще умному существу понадобилось в эту рань всех подымать, если тепла и не предвидится? Леший по своим каналам пробивает, что, мол, за чудеса с погодой? Сверху ответ: всегда так, а чего вы, собственно, еще ожидали? Только попробуй дать такое объяснение раздосадованным, мягко говоря, медведям. Но для всего остального мира ранняя весна, когда еще снег не растаял, но уже потерял свою неизъяснимую зимнюю прелесть, а зелень еще и не думает появляться, – скучная и унылая пора.
В полном соответствии со всем вышесказанным, настроение у Ивы было преотвратное. Она сидела на корточках на лесной поляне и внимательно рассматривала клочок обнажившейся земли. Уже с час рассматривала. Нет, ничего полезного она от земли в ближайшее время не получит. Редко такое бывает – ранняя весна всегда какая-то скупая на все, только самую капельку полезного и подарит.
Ива ушла из родной деревни еще зимой. Может, отправиться в дорогу до весенней распутицы было и не самым мудрым решением, но здесь знахарка руководствовалась принципом «решил – делай», а то потом найдется множество причин задержаться еще на чуть-чуть и еще… и так, пока смерть не заберет тебя, как поется в песне. Однако сейчас Ива оказалась в ловушке собственной теории: дороги стали непроходимыми, еще немного – и передвигаться по ним будет вконец невозможно.
– Охо-хонюшки… – подымаясь, вздохнула знахарка.
– Хорошо ли тебе, девушка? Хорошо ли тебе, красавица?
Ива обернулась. Перед ней стоял здоровенный детина в рубахе наизнанку, в кафтане, правая пола которого была запахнута на левую, без пояса, в огромных лаптях, как-то странно сидящих на его лапах, краснощекий, пышногривый, в плечах раза в три шире, чем она, – ничего себе парень!
– Может, на что и добрый молодец тебе сгодится? – Детина широко улыбнулся.
Ива снова присела на пенек и, покопавшись в сумке, достала краюху хлеба. Разломила ее на две части, одну протянув парню.
– Откушаешь со мной, лесной хозяин? – усмехнулась она.
Леший сел рядом на поваленное бревно, закинул левую ногу на правую, взял протянутый хлеб и проворчал:
– Вот так всегда. В начале весны только знахарки по лесу и шляются.
Девушка захохотала. Лешего, хоть он и не сменил облик, она видела насквозь. К молодым девушкам (хотя, впрочем, и к не очень молодым и не девушкам) лесные хозяева питали, мягко говоря, слабость, что ничуть не мешало знахаркам общаться с ними на взаимовыгодных условиях.
– Не переживай. Давай лучше поговорим. Что у вас тут интересного происходит?
– А ты откуда? Из дальних деревень? Ну что тебе казать-то тогда? У нас вблизи городов всегда всякой дряни поболее бывает. Иногда кажется, что как только появляется в округе лишний человечек, так за ним сразу же какая-никакая мерзость вылезет. И вообще, от вас, людей, только гадости и жди какой.
– Но-но, ты говори-говори, да не заговаривайся!
– Ой, да ну тебя, знахарка. Вроде ты не понимаешь, о чем я баю! Взять хоть тех же разбойников! Уселись тут недалеко, у перекрестка. Что ни день, то праздник – грабят кого-нибудь.
– Неужто хозяин здешних земель – княже, али как его туточки кличут, – и не почешется, если каждый день подводы грабят?
Леший почесал за ухом:
– Да нечто каждый. Это я прибаял для красотцы. Да и город-то не так уж и близко. Воно даже постоялый двор недалеко стоит. Для тех, кто засветло не добрался. Но вот сегодня, например, неплохая махаловка на перекрестке была. Только не на тех ребята напали. Там в охране обоза тролли ехали. Уж они-то тех душегубцев так отметелили! На красоту просто! – Леший от переизбытка чувств аж захрюкал.
– Вот те раз! Нашлись герои! Кто ж в здравом уме против троллей лезет?! Неужто груз такой ценный?
– То мне неведомо. Но весело было на это дело посмотреть. – Лесной замолчал, припоминая порадовавшую его душу потасовку. Потом перевел взгляд на Иву: – Кстати, раненых бандитов повезли на постоялый двор. У них давно с его хозяином крепкие «деловые отношения».
– Наверняка и лекарь у них там есть? – задумчиво протянула девушка.
– Не, лекаря как раз нету. После той бучи, что местный баронишка устроил тут лет десять назад, ведьм да лекарей в округе по пальцам сосчитать можно.
– Что за буча такая? – заинтересовалась Ива.
– Неужто не слышала? – обрадовался лесной хозяин. Знахарка развела руками. – Ну тогда слушай. Дело, значит-то, так было. У барона местного, что меж людей туточки главный, что-то там в очередной раз взыграло, и как начал он ведьм жечь. А за ним и вассалы его. Так всех и выжгли. Настоящих ведьм, конечно, это мало коснулось, а вот всяких там знахарок, повитух, магов, лекарей – всех почти извели. А те, кого не сожгли, сами деру дали. Кому ж охота на таком тонком льду сидеть? Даже ведьмы, и те убёгли. Несколько лет так лихорадило, чтоб барону икалось. Только последние три-четыре года спокойно. Но лекари теперь тише воды ниже травы сидят. Крепкой рукой барон их держит. Они боятся и шагу сделать, чихнуть лишний раз, чтобы под подозрение не попасть. Раньше разбойников ведьма из ближнего села лечила, да вот уж пару месяцев, как померла. Ты, случаем, не ведьма?
– Нет еще, – хохотнула Ива.
…Десять лет, мой барон, десять лет…
Десять лет тебя не касались боль, горе, отчаяние, страх, которыми ты так щедро наделил меня. Десять лет. Всему приходит конец. Я скоро отдам тебе этот долг.
Десять лет ты спал спокойно, мой барон. Десять лет я скиталась по курганам, слыша только шелест вереска. Всему есть предел.
Десять лет я пряла свою месть. Не только ты умеешь предавать.
Жди, мой милый, я скоро приду…
Обеденный зал постоялого двора был почти пуст. Заполнится он только к вечеру. И то в лучшем случае. Если хозяин связан с разбойниками и об этом ходят слухи, то вряд ли здесь бывает много посетителей, из заезжих только, может, кто-нибудь пожалует. Хотя вряд ли кто такие связи афиширует – никто сам себе не враг.
Ива степенно прошлась по полутемному залу и уселась за столик у окна. К ней направился невысокий пухлый мужичок в грязном фартуке, жестом останавливая выскочившую было из задней комнаты, очевидно кухни, здоровенную грудастую девицу.
Ива спокойно улыбнулась. Несомненным преимуществом знахарок перед теми же магами и лекарями было своеобразное их положение: они, являясь, бесспорно, уважаемыми людьми (а кто позволит себе роскошь не уважать знахарку, которая неизвестно еще кем окажется – может, и пустышкой, может, и ведьмой), не обязаны были ни перед кем отчитываться. Не было никакой организации, вроде Магического союза или Лекарских цехов, которая контролировала бы их деятельность. С них даже налогов не брали. За что их, кстати говоря, еще больше не любили власть имущие. В некоторых княжествах были даже законы, обязывающие лекарей докладывать о своих пациентах. Магам опять же кое-где запрещалось продавать любовные и другие одурманивающие зелья. Про знахарок разговоры о подобных запретах даже не велись. Более того, доносы с их стороны порицались, а сами они могли лишиться большей части своих клиентов.