— В Тегеране, на главном кладбище, есть красный фонтан, фонтан крови, посвященный мученикам, погибшим на войне.
Ты смотришь на него и слышишь, как он силится что-то сказать или крикнуть, но из-под носа у него вырываются только какие-то глухие и как бы далекие звуки. Неясно, то ли проклинает он тебя, то ли молит о пощаде.
— Тех, кого признавали виновными в тяжких преступлениях на последних этапах войны, не расстреливали и не вешали, — продолжаешь ты. — Их заставляли внести свой вклад в общую копилку войны.
Ты держишь нож так, чтобы он мог его видеть. Его глаза распахнуты до предела.
— Им пускали кровь, пока не умрут, — говоришь ты ему.
Ты присаживаешься перед ним и делаешь глубокий надрез сверху вниз на левом бедре, открывая артерию. Он издает носом отчаянный вопль и трясет калитку. Алая кровь бьет фонтаном, пропитывает его трусы, попадает на твои руки в перчатках и устремляется яркой струей вверх, доходя до его лица, которое покрывается красными капельками. Ты перехватываешь нож, чтобы сделать надрез на другой ноге. Он трясет сетчатую калитку изо всех сил, но безрезультатно — калитка не может соскользнуть вперед, потому что там сидишь ты и стопоришь ее ботинками. Его кровь хлещет как из ведра, переливаясь в свете лампочек наверху. Она бежит по обеим его ногам и капает с трусов; она бежит на его брюки вокруг коленей и впитывается в них.
Ты встаешь, протягиваешь руку и вынимаешь из нагрудного кармана его пиджака аккуратно сложенный платок, встряхиваешь его и дочиста протираешь им лезвие «марттиини». Это финский нож, вот почему у него такое странное название. Раньше тебя не посещала эта мысль, но его национальность очень даже подходит к данной ситуации — шутка забавная, хотя и мрачноватая: «Finnish» — так обозначена страна его происхождения, и с его помощью был устроен финиш мистеру Персиммону.
Поток крови ослабевает. Его глаза по-прежнему широко открыты, но теперь они снова помутнели. Он прекратил бороться, его тело обвисло, хотя он все еще тяжело дышит. Уж не плачет ли он? Хотя скорее это просто капли пота на его лице, которое стало белым, как простыня.
Ты даже жалеешь его — теперь это просто еще один умирающий. Пожимаешь плечами и говоришь:
— Да ладно. Могло быть гораздо хуже.
Ты поворачиваешься, собираешь свои вещички и оставляешь его там; кровь теперь едва капает, а его кожа под загаром белым-бела.
Немного крови собралось на бетонном полу перед ним, и теперь эта лужица соединяется с другой — вытекающей из вольеры, полной мертвых и скулящих собак.
Ты выключаешь свет и, открывая дверь, держишь браунинг на уровне плеча, затем осматриваешь все вокруг прибором ночного видения.
Я готов рыдать. Появилась И., но она притащила с собой своего мужа. Они вместе объявились в газете, но позвонивший со входа дежурный сказал, что пришла она (о муже не упомянул), и я помчался по лестнице, как ребенок за обещанной игрушкой, но, увидев их вместе в вестибюле перед стендом с последними шедеврами наших фотографов, чуть не взвыл от злости. Ивонна; высокая и гибкая, точеные мышцы, в черной юбке и жакете. Шелковая блузка. Короткие черные волосы, сзади подстрижены по-новому, еще короче, чем раньше, спереди торчком стоит челка. Она повернулась ко мне как раз в тот момент, когда на моем лице отразилось глубочайшее разочарование. Она виновато улыбнулась.
И Уильям тоже повернулся; как только он увидел меня, его широкое красивое лицо расплылось в улыбке. Если Ивонна жгучая брюнетка, то Уильям жгучий блондин; он сложен как олимпийский гребец, прекрасные зубы, а рукопожатие как у гориллы.
— Камерон! Рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим. Как дела? Порядок?
— Прекрасно, прекрасно, — ответил я, кивая ему и стараясь улыбаться как можно искренней.
Уильям не только широк в плечах, но и высок. Он возвышается надо мной, а ведь во мне больше шести футов. Ивонна положила руки мне на плечи и поцеловала в щеку; на каблуках она примерно с меня ростом. Вообще-то она предпочитает туфли на плоской подошве, а каблуки носит только потому, что в них у нее задница как раз там, где нужно, когда я пристраиваюсь сзади. Она скользнула губами по моей щеке, и я почувствовал запах ее духов: «Циннабар»; мои любимые. Мы обмениваемся любезностями, а я думаю про себя: «Вот день и пошел коту под хвост».
— Ладненько. — Уильям хлопнул в ладоши и потер их одна о другую. — И куда мы направим наши стопы?
— А я как раз собирался заглянуть в «Вива Мексика»… — сказал я (чуть было не добавив «как обычно»), горестно глядя на яркие красные губы Ивонны.
— Не, — скорчил гримасу Уильям. — Я бы поел устриц. Давайте пойдем в «Кафе Рояль», а?
— Мм… — сказал я.
«Устрицы…» — подумал я.
— Мы угощаем, — сказала Ивонна, беря мужа под руку и улыбаясь.
Я познакомился с Ивонной и Уильямом в университете, на стыке двух эпох — наши годы в Стерлинге начались с первой победой Тэтчер, а закончились со второй.
Они изучали предпринимательство. Он приехал из Бирмингема, хотя родители у него были шотландцы. Она была из Берсдена, под Глазго. Они познакомились в первую же неделю и уже были парочкой, когда я столкнулся с ними в спортивном зале семестр спустя; была суббота, и Уильям собирался играть в регби, а Ивонна искала партнера для игры в сквош. Я уже полчаса ждал своего партнера — парня с отделения журналистики, где учился и я, — и уже собирался плюнуть и направиться в бар, когда Ивонна предложила мне сыграть с ней. Она не оставила мне никаких шансов. С тех пор мы с ней сыграли сотни две партий, и я побеждал всего лишь семь раз — обычно когда она была не в форме перед простудой или какой другой хворью или сразу после. В этом, по-моему, виноваты наркотики и тот факт, что, если не считать нерегулярных атлетических постельных сражений с Ивонной, игра в сквош раз в две недели — практически единственные мои физические упражнения.
Пока они с Уильямом не переехали в Эдинбург три года назад, мы с ней были просто приятелями, но однажды, когда Уильям был в отъезде, мы с ней встретились и отправились в кино на (надо же было такому случиться) «Опасные связи»,[31] но до кинотеатра так и не дошли, потому что напились в пабе и, как-то вышло, начали целоваться, а потом водитель такси, в котором мы ехали на Чейн-стрит, попросил нас остыть немного, потому что мы чуть ли не трахались на заднем сиденье. Мы и метра не отошли от двери в квартиру, и сразу — панталончики к черту, брюки к черту, и пожалте: стоячком, вход сзади, ей пришлось согнуться в три погибели, чтобы не стукаться о газовый счетчик, а мою задницу обдувал сквозняк из щели для писем.
Теперь мы обычно успеваем дойти до кровати, но то было интересное разнообразие, и Ивонна клянется, что со мной она проделывает такие вещи, о которых никогда бы даже не заикнулась Уильяму, чьи сексуальные фантазии ограничиваются желанием созерцать свою жену в чулках и приталенной блузочке. По его молодецкому виду никак не скажешь, что он такой щепетильный: фелляция — ни за что, сама мысль об оральном сексе с Ивонной (хотя бы и самом невинном и галантном) вообще приводит его в ужас. А потому все это, а также петтинг с детским кремом, угощение мороженым из ее вагины, инсценировка изнасилования, анальные приключения — все эти радости достаются только мне; по всей видимости.
И вот, пройдясь по ветреному Норт-Бриджу, мы сидим в «Кафе Рояль»; Уильям отправил себе в рот дюжину живых устриц, а мы с Ивонной взяли чаудер;[32] теперь мы разговариваем о компьютерах, потому что я ими пользуюсь и интересуюсь, а Уильям работает в компании, которая их выпускает; их шотландское производство находится в Саут-Квинсферри, но штаб-квартира компании расположена в Штатах, в Мэриленде. Он должен был лететь туда сегодня, но в тот самый момент, когда утром собирался поцеловать на прощанье хорошенькую Ивонну и покинуть их восхитительную, с трехместным гаражом, многоуровневую, с сауной и джакузи роскошную виллу со всеми удобствами и спутниковой тарелкой в эксклюзивном, охраняемом, престижном застроечном комплексе, среди развесистых деревьев, с загородным клубом, рестораном, бассейном, гимнастическим залом «Наутилус», кортами для сквоша и тенниса только для резидентов, раздался телефонный звонок, и ему сообщили, что поездка откладывается на несколько дней.
31
«Опасные связи» (1988) — драма Стивена Фрирза, в ролях: Гленн Клоуз, Джон Малкович, Мишель Пфайффер, Киану Ривз, Ума Турман; экранизация одноименного эпистолярного романа Шодерло де Лакло (1782).