В воспоминаниях уцелевших евреев снова и снова возникает тема изоляции и одиночества, которые они испытали во время Холокоста. Отсутствие тесных связей с христианами привело к тому, что в час нужды им почти не у кого было искать помощи. Предательство соседей угнетало их больше, чем ненависть чужаков-немцев, с которыми они имели мало непосредственных контактов. В обстановке, когда не только местные полицейские, но и некоторые местные крестьяне готовы были выдать еврея за несколько килограммов соли[1011], каждая случайная встреча могла закончиться смертью. На самом деле, многие евреи обязаны своим спасением христианам, которые, один за другим, помогали им, рискуя собственной жизнью, о чем большинство уцелевших с благодарностью вспоминают[1012], — но всего лишь одного случая предательства было достаточно, чтобы лишить еврея всякой надежды на спасение.
Личное знакомство палачей с их жертвами, запертыми в мелких гетто на восточных территориях, придает расправам элемент какой-то жуткой близости, что не согласуется с пониманием Холокоста как некоей деперсонализованной бюрократической машины уничтожения[1013]. Эти убийства в некотором смысле подобны «этническим чисткам» в бывшей Югославии, где местные ополченцы терроризировали, изгоняли и убивали своих соседей по мотивам национальной ненависти и личной наживы. Поскольку украинцы, белорусы и поляки были лишены возможности создать собственные вооруженные силы, многие националисты поступали в немецкую вспомогательную полицию с целью приобрести оружие и боевую подготовку для будущей борьбы. Конечно, уникальной чертой нацистского геноцида являются его масштабы и централизованное управление со стороны полицейского аппарата Гиммлера. Участие в этом процессе местных сил заслуживает более пристального внимания. Прямое сравнение с недавнимй «этническими чистками» еще более адекватно по отношению к национальным конфликтам, вспыхнувшим в 1943 и 1944 гг. на Волыни и в районе Вильнюса. Здесь старинные распри между украинцами, поляками и литовцами вновь вспыхнули в «вакууме власти», возникшем при приближении Красной армии.
Без соучастия местных сил немцам, безусловно, было бы труднее осуществлять свои планы. Одна женщина, пережившая войну, вспоминает, как она боялась, что ее опознают местные полицейские в ближайшем городе, куда она убежала после расправы в своем местечке: «Когда я убежала в Мир, евреи меня спрятали. Они сказали, что я обречена на смерть... [потому что] я убежала из Туреца и еще потому что ... тамошние полицейские знали меня раньше. Они и в Мире сразу же меня узнали бы и убили»[1014].
В этой замкнутой местной среде о Холокосте немедленно становилось известно всем. Даже сами расправы принимали рутинную форму какого-то чудовищного ритуала — полицейские устраивали пьянки, чтобы отпраздновать богатую добычу, а местные жители-христиане иногда приходили «поглядеть на “забаву”, которую они потом... во всех подробностях описывали»[1015].
Стихийно возникавшие погромы, как, например, в Мире или Подах в конце 1941 г., наиболее наглядно демонстрируют силы анархии, выпущенные немцами на волю. В то время евреи еще не оказывали почти никакого сопротивления, а рвение местных полицейских, за которыми никто не присматривал, выливалось в кровавые бойни на городских улицах.
«Вторая волна» была подготовлена более тщательно силами постов полиции безопасности. К лету 1942 г. евреи уже знали, что их ожидает, и многие прятались в бункеры, пытались бежать или (в некоторых случаях) встречали палачей с первым попавшимся оружием в руках. При очистке гетто в Слониме и Несвиже местные полицейские в поисках ни в чем не повинной «добычи» систематически обыскивали дом за домом. При этом разыгрывались душераздирающие сцены. Многие жертвы сгорели заживо в огне пожаров, охвативших гетто. Евреев, пытавшихся спрятаться, бежать или просто не способных двигаться, часто расстреливали на месте, а их трупы оставляли на улицах.
1014
WCU F.B. 12.95. Подобную же озабоченность высказывали и евреи Жоды после массовых убийств там: см. Р. Silverman, D. Smuschkowitz & Р. Smuschkowicz,
1015
P. Silverman, D. Smuschkowitz и P. Smuschkowicz,