Выбрать главу

Положение евреев-ремесленников было несколько лучше, ибо их профессиональный рабочий статус легче встраивался в категории, приемлемые для советской идеологии. В восточной Польше было много евреев портных, сапожников, шляпников, плотников, маляров и кузнецов. Мастерские этих ремесленников не были национализированы, но их заставили объединиться в кооперативы (артели) по советским правилам. Артелями управляли государственные власти, которые назначали руководителей и определяли цены и зарплату. В результате этих изменений большинство евреев-ремесленников превратились в наемных служащих с фиксированными, хотя и низкими доходами[69].

Наиболее заметным признаком перемен в местечках было то, что евреи перестали отмечать субботу и религиозные праздники. Советизация способствовала отказу от традиционной и даже просто нарядной одежды, которая могла привлечь нежелательное внимание милиции. Аюди боялись встречаться и разговаривать друг с другом на улице. Все это производило тягостное впечатление подавленности, унылого однообразия, запущенности и неряшливости, характерных для коммунистической восточной Европы[70].

Иудаизм в соответствии со «сталинской» конституцией формально допускался, и советские власти открыто не вмешивались в отправление еврейских религиозных обрядов[71]. Тем не менее, власти старались ограничить религиозную деятельность, прибегая к различным способам давления — например, раввинов обложили высоким налогом, а религиозное образование загнали в подполье. Статьи в газетах часто имели антирелигиозную направленность, а официальный рабочий день не оставлял времени для отправления традиционных религиозных обрядов[72].

Большинству евреев в восточной Польше удалось сохранить свою культурную идентичность, их родным языком остался идиш или древнееврейский язык. С началом советской оккупации преподавание на древнееврейском языке было запрещено, и даже количество школ с обучением на идиш постепенно сокращалось. Наиболее распространенным аргументом, которым родители объясняли детям отказ от идиш, был тот, что при поступлении в средние и высшие учебные заведения в Советском Союзе он не нужен[73]. Именно утрата своей культуры больше всего ранила многих евреев: «Посмотрите, что они с нами сделали. Кегиллы больше нет, Талмуд Торы больше нет. Синагог у нас нет, нет ни школ, ни праздников, ни халутцим, нет Эрец Исроэл. Нет ничего, ничего. Мы идем в никуда»[74].

Восточная часть Польши была бедным и экономически относительно отсталым регионом. В отдаленных областях Волыни, Полесья и большей части Белоруссии главным природным ресурсом был лес. Дороги были примитивные, а промышленность не развита. Несмотря на это красноармейцев поразило изобилие продуктов, одежды и других потребительских товаров в свободной продаже в противоположность пустым витринам в Советском Союзе. Благоприятный обменный курс (один злотый приравнивался к одному рублю) дал «восточникам» возможность на законном основании быстро опустошить все магазины. Особым спросом пользовались вечные перья и часы — большая редкость в СССР[75].

Таким образом, вскоре появились обычные признаки командной экономики. Сочетание твердых цен с недостатком товаров естественно побудило население перейти на прямой обмен и сделки на черном рынке, в чем советские граждане продемонстрировали свой богатый опыт. Очереди стали повсеместными: «за хлебом, за мылом, за сахаром, за всем вообще. Люди приходили с раннего утра и обнаруживали, что другие пришли еще раньше»[76].

1 января1940 г. почти без всякого предупреждения злотые были изъяты из обращения. Разрешалось поменять на рубли в отношении один к одному всего 300 злотых, вследствие чего большинство жителей лишилось всех своих сбережений[77]. В условиях низкой зарплаты государственных служащих и последствий экспроприаций это означало заметное обнищание большей части населения. Людям пришлось тратить все оставшиеся у них накопления и продавать ценные вещи. Это помогло выжить некоторым депортированным — если у них случайно сохранилась какая-нибудь дешевая польская безделушка, они могли обменять ее на кусок хлеба или на необходимый им полезный инструмент[78].

Однако не все, кто испытал советскую оккупацию, вспоминают только ее отрицательные стороны. Один выживший еврей из Клецка рассказывает: «...Безработицы не было. Богачи потеряли свое имущество, но, с другой стороны, бедняки были довольны новой властью, которая улучшила их положение»[79]. Для какого-нибудь бедного мастерового постоянный доход и дешевый хлеб, быть может, и в самом деле был лучше, чем беспощадная конкуренция в довоенные времена.

вернуться

69

S. Spector, The Holocaust of Volhynian Jews, p. 31.

вернуться

70

B. Pinchuk, Shtetl Jews, pp. 92-5; I. Grudzinska-Gross and J.T. Gross (eds), War through Children's Eyes, pp. 16-17.

вернуться

71

S. Spector, The Holocaust of Volhynian Jews, p. 36.

вернуться

72

B. Pinchuk, Shtetl Jews, pp. 66-8.

вернуться

73

S. Cholawski, Soldiers from the Ghetto, p. 26; B. Pinchuk, Shtetl Jews, p. 83.

вернуться

74

S. Cholawski, Soldiers from the Ghetto, p. 37.

вернуться

75

B. Pinchuk, Shtetl Jews, pp. 59-61; L. Berk, Destined to Live, p. 19.

вернуться

76

S. Cholawski, Soldiers from the Ghetto, p. 18.

вернуться

77

B. Pinchuk, Shtetl Jews, p. 44; J.T. Gross, Revolution from Abroad, p. 227.

вернуться

78

The Dark Side of the Moon, p. 149.

вернуться

79

B. Pinchuk, Shtetl Jews, p. 58.