Советский Союз, опираясь на опыт царской России в подавлении национального сопротивления, еще раз использовал испытанные и надежные методы ликвидации польского государства. Советские чиновники арестовали руководителей польской армии, полиции и администрации с целью их депортировать или расстрелять. Члены семей арестованных также рассеивались по зачастую фатальным «холодильникам» — трудовым лагерям на востоке. Получив лишь несколько минут на сборы, многие депортированные умирали в переполненных вагонах для перевозки скота от недостатка воды и продуктов питания, замерзая зимой и страдая от жары летом. В этих нечеловеческих условиях погибло особенно много детей.
Однако попытки лишить высланных поляков их национального самосознания всё еще наталкивались на открытое сопротивление. Известно много случаев, когда при отправлении эшелонов высланные пели патриотические песни. Дети, которым запрещалось говорить на родном языке, с особым удовольствием нарушали эти запреты[88]. В Польше быстрый роспуск всех политических партий и рабочих организаций способствовал созданию польского подполья.
Советская власть рассчитывала получить поддержку других национальных меньшинств, удовлетворяя их интересы за счет ранее господствовавших поляков. В то же время как польские руководящие кадры сгонялись для депортации, украинцев и белорусов назначали на непривычные для них ответственные посты. Об этом ясно свидетельствуют списки кандидатов в депутаты на выборах в октябре 1939 г. Например, во Аьвове практически все кандидаты были украинцами, что говорит о закате влияния значительного по своему количеству польского населения[89]. Первоначальные земельные реформы советская власть тоже использовала для того, чтобы завоевать доверие местного крестьянства за счет польских помещиков (панов). В южных провинциях первые месяцы советской оккупации проводилась политика украинизации — открылись украинские школы и появились газеты на украинском языке[90].
Советская оккупация сопровождалась сокращением числа школ с преподаванием на польском языке. Напротив, поощрялось обучение на украинском, русском и белорусском языках; осталось и несколько еврейских школ с преподаванием на идиш[91]. Эти изменения вызвали затруднения для учителей, которым пришлось срочно учить новые языки. Наступление коммунистов против религии тоже сосредоточилось на более восприимчивом молодом поколении. Все школы стали светскими, а религиозное воспитание было заменено мощной антирелигиозной пропагандой[92].
Пресса на оккупированной территории подвергалась строгой цензуре. Например, немногочисленным газетам на идиш было запрещено упоминать о немецких расправах с евреями — что автоматически вытекало из самого наличия пакта Гитлера—Сталина. Из библиотек изъяли множество книг, а приемлемых произведений советских авторов не хватало[93]. Во время предвыборной кампании целая армия пропагандистов восхваляла преимущества советской власти на бесконечных лекциях и собраниях, посещение которых было обязательно[94]. Польские флаги и польских орлов заменили красными знаменами и портретами Сталина — вездесущими символами советского государства, которое старалось стереть даже воспоминания о государственной системе, которую оно сменило.
Под натиском притязаний на тоталитарное господство местное население обычно смирялось и не сопротивлялось быстрым изменениям, которыми они сопровождались. В то же время советская власть пыталась склонить часть населения к сотрудничеству. Некоторых падких до наживы людей склоняли к доносам на соседей, обещая за это часть имущества высланных[95]. По мнению Яна Гросса, использование государством недовольства отдельных лиц в своих целях демонстрирует и силу, и ограниченность тоталитаризма. Такая политика, подчеркивая способность государства по своему усмотрению распоряжаться гражданами, одновременно открывала путь произволу, коррупции и стремлению удовлетворять личные интересы[96]. Сталин не спешил противостоять одновременно и украинцам, и полякам, ибо его главной целью было не ослаблять железную хватку, с которой он вцепился в новые территории. Учитывая специфику местных условий, Советы сочли коллективизацию подходящим методом контроля над громадной сельскохозяйственной территорией, не проявлявшей особой лояльности к советскому режиму[97].
91
Cm. J.T. Gross, «The Jewish Community», p. 171, n. 27 — о соотношении количества различных школ в Львовской области в 1940-41 гг.