Однако немцы, подобно всякой оккупационной власти, используя деньги и разные посулы, не испытывали недостатка в местных коллаборационистах, готовых помогать им выполнять «грязную работу». Вначале местные полицейские силы были немногочисленны, но всегда находились добровольцы из низших слоев населения, либо из тех, кто имел зуб против коммунистов. В Аитве с первых же дней вторжения в мероприятиях против коммунистов и евреев активно участвовали (антикоммунистические) партизаны. Погромы на Украине тоже поначалу происходили при участии местного населения. В Белоруссии первые акции были направлены против служащих-коммунистов и против еврейской «интеллигенции» под предлогом устранения опасности, которую представляют «иудейско-большевистские» руководящие кадры. Подобные операции требовали участия людей, которые хорошо знали местных жителей и легко могли опознать, кого следует. Недостатка в таких доносчиках ни в Белоруссии, ни на Украине не наблюдалось. При этом расстрелы обычно производили немецкие подразделения, предназначенные для этих операций.
Ввиду быстрого наступления немцев у евреев, особенно в западных областях, было мало шансов спастись бегством. По наущению вермахта на евреев был наложен ряд запретов намного более строгих, нежели в самой Германии. Нацистская пропаганда приравнивала всех евреев к коммунистам и считала их враждебными интересам Германии. Социальное устройство еврейской общины, конечно, коренным образом отличалось от жизненного уклада остального населения. Однако большинство евреев, особенно на бывших польских территориях, были ремесленниками и торговцами и не имели ничего общего с коммунизмом: «К высшим слоям общества принадлежит лишь небольшая часть евреев, хотя по сравнению с коренным населением эта доля необычайно высока. Большинство евреев живет очень бедно и занимается мелкой торговлей, посредничеством и ремеслом. Однако простых рабочих среди бедных евреев очень мало, крестьян еще меньше»[262].
Между тем по мере того, как уверенность Гитлера в военной победе подкреплялась успехами летней кампании, преследование евреев все больше усиливалось и все заметнее приобретало черты геноцида. Начиная с середины июля развертывание одиннадцати полицейских батальонов и других подразделений СС для проведения «операций по зачистке» тыловых территорий заметно увеличило численность персонала, призванного решать эти «особые задачи». Одновременно Гиммлер расширил категорию жертв, включив в нее еврейских женщин и детей, что явно выходило за рамки политических репрессий.
Антиеврейские операции не могли остаться тайной для вермахта, который в целях обеспечения безопасности своего тыла действовал в тесном контакте с эйнзатцгруппами. Фронтовые войска редко привлекались к непосредственному участию в антиеврейских операциях, но поддержка тыловых подразделений, таких, например, как тайная полевая полиция, охранные дивизии и администрация пересыльных лагерей военнопленных, безусловно, для этого требовалась. Смирившись с первыми довоенными «незаконными» приказами, руководство вермахта уже заранее позволило втянуть себя в преступления нацистов. Поэтому отдельным офицерам было трудно отклонять просьбы полиции безопасности, якобы продиктованные заботой о безопасности. Но, разумеется, были и такие, кто участвовал в акциях охотно.
Аетом обострилась еще одна проблема — что делать с огромным количеством военнопленных. В сущности, их судьба никого особенно не беспокоила. Однако присутствие множества бывших солдат за линией немецкого фронта стало смешиваться с партизанской угрозой. Жестокое обращение с военнопленными, несомненно, превратило многих потенциальных сторонников немцев в их яростных противников. Позже высокая смертность в лагерях военнопленных и охота на беглых солдат и офицеров Красной Армии способствовали тому, что бывшие красноармейцы, которым удалось выскользнуть из сетей плена, перешли к вооруженному сопротивлению.
Проблема отчасти объяснялась безграничной немецкой самоуверенностью, которую еще больше раздувало феноменально быстрое наступление. Подводя итоги прошлого, Гейнц Гудериан назвал это чистейшим безумием: «До наступления зимы OKW и ОКН так безмятежно верили в победу, что зимним обмундированием был обеспечен лишь каждый пятый военнослужащий. Только 30 августа ОКНвсерьез озаботилось проблемой снабжения армии зимней одеждой»[263].
Эти первые успехи были, однако, достигнуты на территориях, в сущности, враждебных лишь недавно навязанному им советскому режиму и притом против дезорганизованной и деморализованной армии. По мере того как немцы продвигались дальше на территории, принадлежавшие СССР до 1939 г., проблемы со снабжением и потерями все больше усугублялись, тогда как советская ставка смогла ввести в бой войска второго эшелона с целью блокировать дальнейшее продвижение немцев на Москву. Исход сражений за Смоленск в июле 1941 г. убедил Гитлера в необходимости отвести войска с центрального направления. Вопреки совету своих генералов Гитлер решил не бросать все силы непосредственно на Москву, а лишить Сталина жизненно важных для него территорий, особенно Ленинграда и индустриального Донецкого бассейна. Однако при переходе от стратегии уничтожения к стратегии истощения постепенно становилось ясно, что кампания едва ли закончится до наступления русской зимы[264].
262
264
J. Kipp, «Barbarossa and the crisis», pp. 147-8;