Распоряжался всей акцией немецкий офицер, но белорусских полицейских было больше, чем немцев. Полицейские, сопровождавшие колонну, были вооружены винтовками со штыками. Грушевский видел, как один из них подошел к женщине, проткнул штыком ребенка, которого она держала на руках, и бросил его в яму. Полицейские были жителями Мира и близлежащих деревень Турец и Жуковичи. Грушевский считает, что они наслаждались своими злодеяниями. Грушевский вспоминает, что полицейские у ямы были веселы и «вели себя так, словно гуляли на свадьбе». Возвращаясь в Мир, Грушевский насчитал 13 трупов. Эти люди не хотели идти к ямам и были расстреляны на месте[321].
Когда стрельба возле бойни затихла, Регина Бедынска спустилась с чердака, чтобы достать воды из колодца, находившегося против ее дома. Подходя к колодцу, она увидела, как по боковой улице в сторону поля идут евреи — трое мужчин и женщина с мальчиком. В это время на главной улице стоял начальник белорусской полиции и трое полицейских с винтовками. Один из полицейских показал на евреев своему начальнику. Тот прицелился в бегущих и выстрелил в женщину, которая упала на своего сына. Ребенок вылез из-под нее с криком: «Мама, вставай! Мама, вставай!» Но женщина не шевелилась. Полицейские погнались за беглецами. Регина поспешно вернулась домой[322].
Самые жуткие сцены разыгрались в больнице. Здесь трое самых страшных местных полицейских и двое немцев расстреляли 15 евреев на глазах у пациентки — женщины-врача Зои Позняк, которая незадолго до этого дня родила близнецов. Зою, которую хорошо знали все местные полицейские, спасла от гибели находчивость христианок-медсестер. Чтобы отвлечь от нее полицейских, сестры напоили их хирургическим спиртом[323].
Еще два еврея спаслись буквально чудом. Менахема Шалева и его брата, которые целый день прятались под кроватью в одном из домов на Виленской улице, к вечеру нашли два немца. Братья сумели убедить немцев, что они не евреи, и те приказали им отнести награбленные вещи и погрузить их на грузовик, стоящий на улице, где они попались на глаза местным полицейским. Те погнались за ними. Брат Менахема споткнулся и был убит на улице, а Менахем сумел добраться до соседнего двора, где столкнулся с полицейским Литвиным, который приказал ему бежать и дважды выстрелил ему в спину, попав в левую руку и легко задев. Шалев упал на землю и притворился мертвым. Когда полицейский ушел, он сумел забраться на чердак соседнего дома[324].
Братьев Абрамовских немцы и полицейские нашли к вечеру. Тогда же была найдена семья Гольдиных. Гольдин умолял не трогать его жену и детей. Все они стояли неподвижно, держась друг за друга. Полицейские и немцы, осыпая их бранью, избили всех прикладами, а потом расстреляли.
Аьва Абрамовского с братом присоединили к колонне евреев, которых гнали к песчаному карьеру. Часа два они медленно плелись по улице в ожидании, пока расстреляют тех, кто шел впереди. Их гнали как стадо овец или коров. Люди громко рыдали. Вырваться из колонны было невозможно — полицейские оцепили ее со всех сторон, жестоко избивая при этом людей прикладами. Когда они подошли к карьеру, уже смеркалось. Аев Абрамовский увидел, что полицейские расстреливают приближающихся к яме евреев из тяжелых пулеметов. Жертвы падали на землю. Рядом с лопатами в руках стояли евреи, которым было приказано засыпать трупы слоем земли. Один из них, еврей Ешил, стоял у края ямы. Внезапно он ударил своей лопатой полицейского, но был тотчас же убит и сброшен в общую могилу.
Группу, в которой шел Аев Абрамовский, загнали на край ямы и открыли огонь из пулеметов. Брат Льва был убит сразу, а его самого столкнули в яму те, которые шли за ним, и поэтому пули его не задели. На него свалились пять или шесть трупов, и он потерял сознание.
Придя в сознание, он понял, что лежит среди убитых, залитых еще теплой кровью. Ему удалось выбраться на воздух и вылезти из ямы. Было уже темно, падал легкий снежок. Аев умылся снегом, завернул ноги в лохмотья чьей-то разорванной куртки, которая валялась на земле, и пошел в сторону татарского кладбища[325].