После вышеописанных осенних расправ в гетто постепенно установился новый распорядок для оставшихся в живых. Как ни странно, в Несвиже из оставшихся в живых 560 евреев только 180 были местными жителями. Остальные были беженцами с запада. Вскоре для квалифицированных работников были созданы мастерские, а прочим нашли другую работу. Евреев, работавших за пределами гетто, ежедневно сопровождали на работу и с работы местные полицейские. Еврейский совет вел учет проделанной работы и в соответствии с ее результатами распределял продукты — 300 граммов хлеба и небольшой кусочек мяса в день. В 7.30 утра ненадолго открывались ворота, чтобы люди могли набрать воды, — водопровода в гетто не было. У колонки выстраивались очереди. Иногда колонка не работала, и воды вообще не было[344].
Несвижским евреям часто приказывали рыть ямы для не-евреев, подлежащих расстрелу, — коммунистов, партизан, красноармейцев и других лиц, которых пунктуальный и жестокий нацистский режим считал виновными. Некоторые свидетели подтверждают, что в этих мероприятиях участвовали местные полицейские и военный комендант: «...Вначале немцы никому не доверяли, но потом разрешили белорусам, доказавшим свою верность во время первой акции, участвовать в этих “забавах”»[345]. Согласно данным Советской чрезвычайной комиссии (к которым, впрочем, следует подходить с некоторой осторожностью), за время немецкой оккупации в Несвиже было расстреляно 3000 военнопленных[346].
Обращение с военнопленными, находившимися в лагерях, было чудовищным. Недостаток продовольствия и помещений для ночлега усугублялся жестокостью охранников. Приводим описание типичных условий в лагере Березвеч близ Глубокого: «В тех редких случаях, когда в лагерь привозили гнилую мерзлую картошку и пленные набрасывались на нее, как дикие звери, немцы расстреливали их “за нарушение порядка”. Но голод был сильнее страха — лучше пуля, чем медленная смерть от голода»[347].
В одном из временных лагерей на 11.000 военнопленных приходилось всего две уборных[348]. В октябре 1941 г. в Генерал-губернаторстве (Польша) смертность среди советских военнопленных выросла до 1% в сутки[349]. На оккупированных территориях Советского Союза положение было не лучше. В лагере города Гнивань близ Винницы, расположенном вокруг каменоломни, по советским данным, в конце 1941 — начале 1942 г. было похоронено свыше 6000 советских военнопленных[350]. В самой Виннице, по советским подсчетам, свыше 12000 военнопленных умерло от истощения, холода и эпидемий при полном отсутствии медицинской помощи. Пленные, работавшие на строительстве специального объекта (гитлеровского штаба «Вер-вольф»), после окончания работы были поголовно расстреляны[351]. Вследствие трудностей в снабжении самой немецкой армии, генерал-лейтенант Вагнер, главный квартирмейстер, заявил, что «неработающие военнопленные в лагерях должны умереть с голоду»[352].
Сотрудничество вермахта и эйнзатцгрупп не обошлось без трений. Например, комендант лагеря в Виннице, которому не понравилось, что 362 евреев-военнопленных передали полиции безопасности, потребовал передать суду военного трибунала своего заместителя[353]. Тем не менее, как отмечает Рональд Хедланд, отношения между обеими структурами обычно были хорошими, а разногласия чаще всего возникали не по принципиальным, а по чисто практическим вопросам[354].
Считается, что во время Второй мировой войны в немецком плену погибло свыше 2.500.000 советских военнопленных, главным образом вследствие ужасающих условий в немецких лагерях. Многих расстреляли «при попытке к бегству» во время переходов, когда они были не в состоянии идти в строю от конвоируемых колонн[355]. Около 140.000 были отобраны и расстреляны как политически и расово «нетерпимые элементы». Смертность среди советских военнопленных заметно сократилась с весны 1942 г., когда немецкое руководство ощутило серьезную нехватку рабочих рук в самой Германии. К осени 1943 г. в рейхе работало почти полмиллиона советских военнопленных[356].
344
M. Lachowicki,
346
USHMMA RG-53.002M, reel 5 (БНАМ) 845-1-6, рр. 54-6 рапорт чрезвычайной комиссии о Несвижском районе, 4 февраля 1945.
352
Из заметок начальника штаба 18 армии на совещании в Орше об обращении с советскими военнопленными, 13 ноября 1941 г. См. в: W. Wette and G. R. Uberschar (eds),
355
T. Schulte,
356
С. Streit, «Partisans — Resistance — Prisoners of War», pp. 272-4; см. также T. Schulte,