В приказе начальника полиции охраны порядка Житомира от 17 июня 1943 года подчеркивается необходимость избегать излишней жестокости по отношению к рабочим и другому местному населению при проведении облав, так как это не только нанесет урон образу немецкой полиции, но и приведет к саботажу данных мер и вызовет ненужные волнения среди местного населения[743].
В качестве примера тех трудностей, с которыми сталкивались немцы при выполнении квот, можно привести случай в Брестской области. Летом 1943 года местными властями одного из районных центров был вывешен список из 53 человек, которых предстояло отправить на работу в Германию. Однако, как вспоминает один из местных жителей, на деле были отправлены лишь несколько человек. Некоторые девушки были отпущены, так как у них были связи в местной полиции; кто-то откупился взятками[744]. Окружной комиссар сообщал, что многие сбегали по дороге на регистрационный пункт или не являлись вообще[745]. Один сельский житель из-под Бреста вспоминает: «Я явился в школу на медицинскую комиссию перед отправкой в Германию. В то время я был абсолютно здоров, уцепиться было не за что. Но так как мой знакомый Г. до того успел переговорить с кем-то из немецких властей и “подарить” ему продукты и самогон, мне выдали справку, в которой говорилось, что я болен. Не знаю, какой там был указан диагноз, но помню, там было написано слово “krank”, то есть больной. Так я избежал отправки на принудительные работы в Германию»[746].
В послевоенном докладе Советской Чрезвычайной Комиссии говорится, что 2200 жителей Несвижского района были отправлены на принудительные работы в Германию. В Москве хранятся подробные сведения о 150 рабочих, возвратившихся в конце оккупации. Из них 60,5% родились после 1920 года; 23,7% — в период между 1911 и 1920 гг.; 15,8% — до 1910 года. Даже учитывая тот факт, что некоторые из этих людей были родственниками полицейских, которые ушли с немцами при отступлении, или тех, кого арестовали и отправили в концентрационный лагерь за связь с партизанами, можно сделать вывод, что большинство угнанных на работу родились после 1920 года, и им не исполнилось еще 20 лет[747].
Депортации все больше и больше становились частью жестокой системы поощрений и наказаний, применяемой немцами с целью осуществления контроля над местным населением. Кого-то арестовывали, подозревая, что они связаны с партизанами и всей семьей угоняли в Германию; другие добровольно шли служить в полицию, чтобы избежать насильственной депортации[748].
Во многих немецких докладах признается, что депортации оказались политически катастрофическими для немцев и выгодными для партизан. Типичным является замечание генерального комиссара Волыни-Подолии, сделанное в апреле 1943 года, в котором отмечается, что принудительный набор украинских рабочих на работу в Германию «приравнивается вражеской пропагандой к ссылке в Сибирь»[749]. В Брестском округе скоро стало ясно, что никто не хочет ехать в Германию добровольно. В частности, к первому набору приступили совершенно непродуманно, и в результате многие рабочие и крестьяне просто бежали в леса, чтобы их не схватили[750]. Тем самым их буквально загнали в объятия партизан[751].
Несомненно, эффективности проводимой политики отнюдь не способствовало то, как она осуществлялась. Многие из транспортов, шедших в Германию и обратно, состояли из нетопленых теплушек. В этих обстоятельствах число перевозимых людей было увеличено, а на пол подстилали солому, чтобы сохранить тепло[752]. Советская контрпропаганда активно использовала сведения о подобном обращении с людьми, добавляя к ним описания ужасных условий в лагерях «рабского труда»: «Однажды пришли немцы и увезли меня в чужую страну. Я ехал с людьми, которые верили, что им будет хорошо в Германии. Им так обещали немцы. Приехав в Германию, я оказался за колючей проволокой. Кормили очень плохо, но работать заставляли с утра до ночи. В Германии многие болеют, и их убивают, просто потому, что они больны. Я убежал из Германии потому, что хотел жить»[753].
743
ЖА 1511-1—1, р. 32 в приказе начальника СС и полиции Коростеня всем постам жандармерии, 17 июня 1943 г.; см. также ЖА 1182-1—23, р. 521
747
USHMMA RG-53.002M, reel 5 (БНАМ) 845-1-6, рр. 54-6 Рапорт Чрезвычайной комиссии по Несвижскому району, 4 февраля 1945; ГАРФ 7021-81—123 сведения о депортации по Несвижскому району.
748
J. Schlootz (Hrsg.),
749
751
753
USHMMA RG 53.002М, reel 5 (БНАМ) 655-1—3, рр. 26-7 немецкий перевод советской агитационной листовки.