Назначая своих людей на все посты, советский режим намеревался укрепить свою власть на вновь оккупированных территориях. Для этой же цели использовались и выборы. Как вспоминает один уцелевший еврей, эти выборы никоим образом не способствовали демократической легитимации новой власти: «Выборы в местные советы тоже были сфальсифицированы. Русские посадили в советы своих, специально отобранных людей. Например, одного кузнеца, простого, необразованного еврея, выбрали только для того, чтобы он выполнял их приказы»[30]. Регистрация избирателей и неусыпный надзор над голосованием воспринимался населением как средство выявления политических оппонентов[31].
После ареста польских полицейских советские власти использовали вновь созданные подразделения местной милиции для проведения своей политики. На милицейские должности назначали не только местных коммунистов, но даже бывших уголовников[32]. Местные жители особенно удивлялись при виде евреев, несущих полицейскую службу на улицах[33]. Некоторых поляков, лишившихся своих прежних преимуществ, такая политика особенно оскорбляла и раздувала тлевший в период между двумя войнами латентный антисемитизм. Зато полный контроль над милицией находился в надежных руках.
Больше всего жители боялись офицеров НКВД, прибывших с востока. Их узнавали по красному канту на униформе. Они отвечали за борьбу с врагами режима. В их обязанности входил надзор над милицией и управление многочисленными переполненными тюрьмами[34]. Эти тюрьмы использовались в основном не для отбывания наказания осужденных, а для проведения допросов: «...Тюрьмы в основном рассматриваются как место изоляции арестованных для проведения следствия. Следствие может длиться неделями, месяцами и даже годами. Только следователь может определить режим для каждого отдельного заключенного ... их постоянно переводят из одной камеры в другую, из одиночки в чудовищно перенаселенную общую камеру или просто в карцер в соответствии со степенью давления, необходимого для того, чтобы сломить их сопротивление. Содержание в тюрьме, сам тюремный режим и применение карцеров... всё это утратило свои первоначальные функции и теперь служит лишь средством давления в процессе следствия...»[35]
Типичным примером советских карательных мер была очистка деревень, расположенных близ демаркационной линии, с целью создания зоны безопасности[36]. Житель одной деревни в районе Брест-Литовска вспоминает: «...Наша деревня была расположена на берегу реки Буг. Советская власть переселила нас оттуда дальше к востоку в бывшие дома этнических немцев»[37]. Людям приказывали покидать свои дома, и затем эти дома разрушались[38].
Но главный результат советской оккупации был еще более мрачным. По сложившейся традиции ответом русских на национальное сопротивление в Польше была ссылка в Сибирь[39]. Вскоре после захвата восточных территорий Польши начались массовые депортации, охватившие ужасом всю зону оккупации.
В первой половине 1940 г. советские власти провели три волны депортации на восток[40]. В феврале НКВД арестовало польских «военных поселенцев» и лесничих, работавших в сельской местности. Их присоединили к полякам-горожанам — служащим, представителям власти и полицейским, часть которых была уже арестована ранее[41]. Около 140.000 поляков было депортировано на работы, оказавшись, главным образом, на лесоповале в лагерях ГУЛАГА на востоке Советского Союза. Одной из целей данных мероприятий могла быть попытка уменьшить риск польского партизанского сопротивления в обширных лесных массивах восточной Польши[42]. Отсутствие этих людей, несомненно, сказалось на последующем развитии партизанского движения в период немецкой оккупации.
Некоторым полякам удалось избежать депортации посредством изменения местожительства. Одна семья из окрестностей Волковы-ска, которую тайно предупредили, что она занесена в список лиц, подлежащих депортации в феврале 1940 г., нашла убежище у друзей в Барановичах[43]. Известны также случаи, когда поляков освобождали из-под ареста и разрешали им вернуться к своим семьям в оккупированную Советским Союзом Польшу[44]. По этим противоположным друг другу примерам можно судить о царившем повсеместно произволе: «Характерно, как проводились аресты. Из домов, куда полиция приходила за кем-либо, забирали не только их, но и тех, кто в это время случайно оказывался в доме»[45].
33
В 1930-х «польский еврей не мог стать государственным или муниципальным служащим, полицейским или офицером»: R.
36
См. БНАМ 4-21-1875 — распоряжение (апрель 1940) о переселении тех, кто живет в пределах 800 метров от границы.
39
См. K. Sword,
42
Z.S. Siemaszko, «The mass deportations», pp. 219-21; P. Polian,
43
WCU D5798-5802; P. Silverman, D. Smuschkowitz and P. Smuschkowicz,