История полицейского гарнизона в Сейловичах близ Несвижа в 1943 г. является наглядным примером растущей силы партизан. Первая атака партизан в мае 1943 г. была отбита, но вторая атака, предпринятая вскоре после первой, оказалась более успешной благодаря тому, что один из полицейских был агентом партизан. Он сумел не только вывести из строя оружие полицейских, но и подложить мину, которая взорвалась в помещении самого полицейского участка. После этого он бежал к партизанам. Через два дня полицейский отряд из Несвижа убил всю его семью. В ходе сентябрьской атаки того же года несколько полицейских были захвачены, а нескольких насильно завербованных в полицию новобранцев приняли в партизанский отряд[855].
Не все немцы были в неведении относительно причин ослабления их влияния. В докладе, адресованном (в начале 1942 г.) Главному Управлению Имперской Безопасности (RSHA) в Берлине, приводится четыре причины остывания энтузиазма, с которым местное население на первых порах встречало немецкие войска. Во-первых, крушение надежд националистов на независимость; во-вторых, заметное снижение жизненного уровня, в-третьих, неудачи немцев на фронте и, в-четвертых, вступление в войну Америки. Результатом воздействия всех этих факторов на местное население стало растущее сопротивление депортации в Германию, невыполнение правил принудительного труда и растущая поддержка партизан, включая акты саботажа[856].
Развитие советского партизанского движения постепенно сужало пространство для маневра немецкой гражданской администрации. Несмотря на то, что она продолжала собирать дань со всех оккупированных районов, укрепить свою власть она уже не могла[857]. Ганс фон Хомейер, посетивший Украину в январе 1943 г., передал свои соображения Рейхсминистру Адольфу Розенбергу. С точки зрения этого ветерана нацистской партии необходимо срочно изменить политику и персонал. В противном случае продолжающееся отчуждение населения и рост активности партизан приведут к тому, что в 1943 г. будет собрана лишь малая доля продовольствия, которое было получено для Рейха и вермахта в 1942 г.: «Окончательно обратить европейский народ в рабство невозможно, особенно до тех пор, пока наши силы связаны». Он часто спрашивал коллег, что они стали бы делать, если бы с Германией обращались так, как Германия обращается с Украиной. Ответ был такой — «мы все ушли бы в партизаны». На позитивные предложения вроде земельной реформы или расширения школ администрация всегда смотрела косо. Армия обращалась с населением лучше, чем гражданская администрация[858].
Розенберг в свою очередь в начале 1944 г. жаловался Рейхскомиссару Эриху Коху, что неразборчивые репрессивные меры влекут за собою лишь усиление партизан:
«В интересах подавления партизан крайне необходимо четко отличать партизан от гражданского населения. Опыт показал, что репрессии, основанные на одних лишь подозрениях, ни в коей мере не ослабляют исходящую от партизан опасность. Напротив, многочисленные доклады показывают, что о репрессиях против гражданского населения в местностях, занятых партизанами, скоро становится известно всем, и это приводит к тому, что при приближении немецких войск население от страха покидает свои дома вместе с партизанами. Следствием этого является нежелательное усиление партизан. Часто сообщалось также, что репрессии против лиц, чья вина не была доказана, приводят к ухудшению отношения (к немцам) со стороны не только местного населения, но и со стороны шуцманств и вспомогательных сил, находящихся на данной территории»[859].
Признавать свои ошибки немецкие полицейские чиновники начали только задним числом. Например, начальник полиции Минска Курт фон Готтберг во время эвакуации в июне 1944 г. сделал подробный доклад о своем опыте в период оккупации. Он отметил, что в сентябре 1941 г., когда вермахт передал гражданской администрации контроль над территорией за линией фронта, все считали, что советская система скоро развалится и война окончится. Небольшое количество партизан вначале не пользовалось поддержкой всего населения. Однако освобождение военнопленных для работы в сельском хозяйстве и последующие антиеврейские и антипольские акции привели к тому, что люди стали бежать к партизанам. А главное, к усилению партизанского сопротивления привело плохое обращение с местным населением[860].
Из подобных докладов видно, что рост потерь в немецких тыловых частях способствовал их деморализации. В мае 1943 г. один старший жандарм отметил, что из 500 жандармов, прибывших с ним из Кракова в Генеральный Комиссариат Житомир в ноябре 1941 г., свыше 10% пали в боях[861]. Зимой 1942-43 гг. шуцманства тоже стали нести тяжелые потери. В Западной Белоруссии (Weiflruthenieri) с октября 1942 г. до марта 1943 г. было убито 268 шуцманов и ранено 236[862]. Сводки о потерях, составленные начальником полиции охраны порядка, отмечают заметный рост потерь летом 1942 г. Зимой, несмотря на немецкие контрмеры, потери остались на высоком уровне, а осенью 1943 г. еще возросли[863]. К этому времени немецкие силы стали явно уступать советским партизанам не только по численности, но и по вооружению.
858
859
861
862
БНАМ 370-1—1262, рр. 147-58 наставление полковника Клепша (Klepsch) о шуцманстве, 10 апреля 1943 г.
863
Такое впечатление возникает из сообщений о потерях шуцманов, зафиксированных в дневных приказах