— А сражения были, господин маршал? — спросил второй спутник Освальда, застенчивый белобрысый паренек лет шестнадцати. И я заметил, как у всех моих сотрапезников глаза загорелись так же, как при взгляде на скрещенные мечи над камином.
— Один город мы взяли штурмом, простояв у его стен дней пять. Но я в том бою не участвовал. Король Зигмунд послал наши отряды к другому городу — Шилау. У язычников он назывался Никополь. Мы обложили его и со стороны реки, и с суши и осаждали полмесяца, когда узнали, что на выручку язычникам идет сам османский султан Баязид{14}.
— Долго собирался султан, — криво ухмыльнувшись, заметил Освальд.
— Его звали Баязид Молниеносный, — как бы не услышав сказанного Освальдом, ответил я. — И он шел к нам с двухсоттысячным войском. А такое большое войско за неделю не соберешь.
Освальд быстро посмотрел на каждого из своих спутников. Их лица выражали согласие со мной — они понимали, что двести тысяч войск собираются не сразу.
— А сколько было у нас, господин маршал? — спросил Освальд.
— Около семидесяти тысяч, — ответил я.
— Ясно, — сказал Освальд, — трое на одного. А с тремя сарацинами управится не всякий крестоносец.
— У вас все будет хорошо, — сказал я.
Вдруг Освальд встал.
— Господин маршал, — громко и, как мне показалось с вызовом, сказал он, — может быть, у нас тоже не все будет хорошо. Однако не в этом дело. Вы сами вчера сказали, господин маршал, что крестоносец должен идти в поход, что бы его там ни ожидало. И эти ваши слова сильно пришлись мне по душе.
Двое других молча смотрели на нас. А я подумал: «Что мне сказать им? Ведь они все равно сделают то, что задумали. Крестоносцами не становятся. Крестоносцем надо родиться». А им я сказал:
— Теперь другое время, господа. Может, вы и добьетесь своего. Ведь вот уже триста лет бьются рыцари за Иерусалим. Должны же они когда-нибудь все-таки взять его.
А бес противоречия, поселившийся во мне, как только мальчики появились в Фобурге и заставили меня вспомнить все, что случилось со мной полвека назад, бес противоречия, который вот уже вторые сутки не давал мне покоя, натравливая меня — нынешнего — на того, каким я был в молодости, снова заворочался в груди и шепнул ехидно: «Им вовсе не обязательно брать Иерусалим. Если они возьмут его, для чего им жить дальше? Что делать? Чем оправдываться перед всеми другими? Может, это и хорошо, что он еще не взят. По крайней мере, пока Святая Земля во власти язычников, многие мальчики еще могут стать крестоносцами. А ведь это так важно — знать, что ты можешь стать крестоносцем. А если цель достигнута другими и все страны освобождены от неверных твоими счастливыми предками и Святая Земля уже давно под рукой христиан, что остается тогда тебе? Разводить свиней и сеять рожь, и хвастаться легендарными подвигами отцов и дедов».
Но я не сказал им этого. Я просто спросил:
— А что, господа, знаете вы о Святой Земле и почему вы идете туда?
Мальчики опешили.
Первым опять нашелся Освальд.
— Ну, это яснее ясного, господин маршал, — ответил он таким тоном, будто я спросил у него, сколько ног у лошади, или какого цвета снег.
— А все-таки?
— Освобождать Гроб Господень, — ответил Освальд.
— Хорошо, — согласился я. — На этот вопрос я ждал именно такого ответа, но я спросил вас не только о том, зачем вы идете в Палестину, а еще и о том, что вы знаете о Святой Земле?
— То, что она находится под игом сарацин.
— Еще что?
— Что христиане всей Земли хотят вызволить ее из-под этого ига.
— Немного вы знаете о Святой Земле, господа.
— С нас и этого довольно, — дерзко и заносчиво ответил белобрысый, и я удивился такому тону, потому что поначалу посчитал его застенчивым тихоней.
— Вовсе нет, — сказал я примирительно. — Посудите сами: если человек идет куда-то и зачем-то, да к тому же собирается жертвовать собой и убивать других, наверное, следует ему знать, как на самом деле обстоят дела там, куда он идет?
— Разумеется, господин маршал, — дружелюбно откликнулся круглолицый брюнет. И произнес так же примирительно, как ня: — Во всяком случае, такие сведения будут очень кстати и нам, и другим.
А Освальд столь же миролюбиво добавил:
— Извините Вернера, господин маршал, с него и в самом деле всегда хватает того, что он знает. И надо вам сказать, что знания для него не питье и не пища — здесь наш Вернер всегда довольствуется самым малым.
Белобрысый обиженно засопел. Я улыбнулся.