— Видите, вон тот холм, где распят Христос? — сказал я, и тут туча заслонила солнце, и в часовне заметно потемнело.
Пока мальчики смотрели на холм, на узкую улочку, поднимающуюся к его вершине, вся восточная стена и весь город вдруг окрасились в два цвета — кроваво-красный и черный.
Я-то знал, что на Иерусалим падает теперь свет из двух окон, расположенных напротив восточной стены — черного и красного, а мальчики этого не знали, и я заметил, как они испугались.
А когда почти тотчас же над крышей раскатился оглушительный грохот начавшейся грозы, круглолицый брюнет вздрогнул и на мгновение схватил Освальда за руку.
— Это игра света, господа, — успокоил их я. Но произнес это так, чтобы они не заподозрили, что я заметил их испуг и уговариваю не бояться грозы и сполохов света, как няньки уговаривают трусливых несмышленышей. Я сказал это, будто бы просто объясняя причины такого странного явления. И только. Ни больше, ни меньше.
Туча вскоре пронеслась, и снова Иерусалим залили потоки ласкового и теплого света.
— Позвольте, я продолжу, господа. Я побывал не только в Иерусалиме. И повсюду встречал многое, что не принадлежит никакому народу отдельно, но должно почитаться достоянием всех людей, живущих на земле.
— Что означают ваши слова, господин маршал? — хмуро и недоверчиво спросил Освальд.
— Извольте. В семи лье от Иерусалима в городе Хевроне мне показали гробницы прародителей рода человеческого, Адама и Евы. Какому народу принадлежат они? Кто вправе сказать: «Это принадлежит только нам и более никому*? Так вот скажите теперь: чья она — Святая Земля? Об этом спорят много лет даже те, кто там родился и живет поныне. И самые разумные из них полагают, что Святая Земля принадлежит всем людям земли. И уж никак ни английским, французским, или немецким рыцарям-крестоносцам, которым, как они считают, совсем нечего делать на их общей родине.
— А вы как считаете, господин маршал? — все так же хмуро, но, пожалуй, еще более недоверчиво, пробурчал внук Сабины.
— Я считаю так же, — ответил я.
— И вы были крестоносцем! — возмутился белобрысый Вернер, и от волнения красные пятна выступили у него по всей физиономии.
— Именно потому я так думаю, что был когда-то крестоносцем, — повторил я, начиная сердиться. — Представьте себе, господа, что гроб пророка Магомета, которого неверные почитают также, как мы Христа, находился бы в Нюрнберге. А они бы решили его отвоевать. Кем бы мы посчитали сарацин, которые ворвались бы в Австрию, в Богемию, в Баварию, наконец?
— Неверные они и есть неверные, как их ни называй, — отозвался белобрысый.
— Это для нас они — неверные, а мы для них — кто? — И не давая ни одному из мальчиков ответить на вопрос, я сказал жестко и безоговорочно: — Разбойники мы для них, вот кто. Незваные чужеземные разбойники. И честно скажу вам — нечего нам делать в Святой Земле. Там и без нас народа хватает. И если возникают у них междуусобные распри, то в этих спорах они быстрее и лучше обойдутся без посторонних.
Если вы уж собрались в Святую Землю, так хотя бы полюбопытствуйте, что вас может ждать там. Попробуйте задуматься: почему это паломники благополучно доходят до Иерусалима, а воины — нет. Неужели люди с посохами пилигримов сильнее людей с мечами? Почему посох паломника приводит человека к Гробу Господню, а меч крестоносца приводит его к своему собственному гробу?
— А и в самом деле, почему? — с искренней заинтересованностью воскликнул Освальд.
— Извольте, отвечу. Вы, может быть, знаете, а может быть, и не слыхали об этом, но правда такова, что триста пятьдесят лет назад французские рыцари захватили Иерусалим и почти двести лет владели им. Но в 1187 году египетский султан Саладин{28} разбил крестоносцев и возвратил Иерусалим неверным. Мы организовали еще три похода и только последний из них был успешным — Иерусалим на пятнадцать лет вернулся под власть христиан, но потом сарацины снова отобрали его. И вот уже два века безраздельно господствуют в Святой Земле.
Однако они не столь нетерпимы к людям, исповедующим другие религии, как мы — христиане. И потому они свободно пропускают в Святую Землю мирных паломников, но вооруженные крестоносцы не вызывают у них добрых чувств и потому, мои юные господа, в Святую Землю лучше идти с посохом, чем с мечом.
Я подошел к стене и показал мальчикам на белую полосу Млечного пути, текущую от дома Армена к Иерусалиму.