Тихо, город затаился. Где-то, словно чуя беду, скулит собака да из-за стены харчевни еле слышно доносятся голоса. Варавва ждёт. Он почти не сомневается, что ромей появится. Молодой. Куда он денется? Женщина для такого, как для зверя приманка. Поманит – никакого поводка не надо. Сам побежит. А у этого явно какая-то есть. Не может быть, чтобы не было.
Дверь скрипит, от притвора тянется полоска зыбкого света. Мелькают сандалии, оплетённые ремнями икры, подол короткой военной туники. Как можно доверительнее, почти шёпотом Варавва окликает вышедшего. Тот затворяет дверь и идёт на голос. Глаза Вараввы обтерпелись. Он видит ромея хорошо. Щит взят по-боевому, в руке короткий меч.
– Я от госпожи, – коверкая арамейский и латынь, подпускает Варавва и при этом показывает руки, дескать, они пусты, дескать, он не имеет дурных намерений, а для убедительности слегка хлопает в ладоши.
– От госпожи? – переспрашивает молодой ромей. Он опьянён. Опьянён не столько вином, сколько предстоящим свиданием, которого он давно добивался. Варавва не ошибся, подозревая это: у ромея кто-то есть. Но даже если бы ошибся – по сути всё равно прав. Молодое сердце безоглядно. Оно непременно откликнется на зов женского, на всё то, что сулит тайную встречу. Не может не откликнуться.
Шуршит песок – ромей делает ещё один шаг. Скрипят ремни доспехов. Глупый, беспечный юнец. Он переполнен мыслями о свидании, о своей юной любви, он мечтает о предстоящих объятиях, а попадает, так ничего и не поняв, в объятия смерти.
Удар Вараввы точен. Он своё дело знает. Нож минует защищённые места – все эти налокотники, нагрудники, щитки – и входит в ямочку меж ключицами. Смерть наступает мгновенно. Вскрик, занявшийся в горле, захлестывается потоком крови. Всё.
Подхватив обмякшее тело, Варавва прислоняет его к колодцу. Проворные пальцы обшаривают складки туники. На поясе кожаный кошелёк, но в нем всего пара динариев. А в щите? Стаскивать ремни с мёртвой руки некогда. Варавва распарывает сыромятину взмахом ножа и тянет щит на себя. Что он там прячет? Золото? Драгоценные камешки? Или деньги? Эта загадка занимает Варавву с самого утра. И вот наконец он может её разрешить. Пальцы проникают за кожаную створку, касаются прутьев, нащупывают какой-то овальный предмет. Он тянет добычу к глазам. И – о! – разочарование! Это всего лишь дешёвенькая камея, какими торгуют едва не в каждой лавчонке. Цепочка, которая вдета в ушко овала, столь же безыскусна и проста. Варавву охватывает ярость. Он топчет щит. Плетённый из лозы, крытый грубой кожей, щит слегка прогибается, скрипит, но не ломается. Варавва прыгает на него обеими ногами. Раздается треск. Трещит лоза, трещит металлический значок – две скрещенные молнии на передке. Варавва мигом остывает, зыркает глазами по сторонам – теперь не только услышать, но и увидеть могут: светать стало. Он живо подхватывает щит, бросает его в жерло колодца. Из глубины доносится всплеск. Туда же летит меч. Тот падает почти беззвучно. Настаёт черёд их хозяина. Варавва подхватывает тело под спину, другой рукой хватает за пояс. Ромей молод, заматереть не успел, веса в нём немного. Варавва вздымает тело на край колодца и лёгким толчком сбрасывает его. Ромей летит вниз, Варавва устремляется в сторону. Попутным движением он подхватывает белый хитон, обронённый ромеем, и, когда раздается плеск, Варавва уже пересекает дворик.
Мгла рассеивается столь же быстро, как и накатывает. За Северные ворота Варавва выходит, когда вновь открывается солнце. Идёт девятый час по еврейскому счислению. Богатый на события выдался этот день – первый день песаха, четырнадцатый день месяца нисана, в пятницу, 5541 года от сотворения мира.
Солнце, продолжая свой прерванный ход, катит к земле, однако оно ещё высоко и жаром томит спину. Сбросить бы хламиду, да нельзя – весенний жар мигом опалит кожу.
Дорога, по которой идёт Варавва, пустынна. Слева и справа тянутся холмы, за ними – далёкие горы. Никого не видать. Иудеи празднуют пасху. Они сейчас бражничают. А ромеи? У пришельцев служба не прерывается, они постоянно в боевой готовности. Эта мысль подталкивает Варавву на обочину. По дороге идти опасно. Конная погоня мигом может настигнуть. И он, уже не мешкая, сворачивает в сторону.
Местами по бездорожью брести даже приятно. Свежая трава, какие-то цветы, которые покорно никнут под сандалиями. Но больше здесь всё-таки репейника и колючек. Они цепляются за ремни, обдирают щиколотки, царапают голени.