С восходом дружинники, старцы и уцелевшие женщины с детьми Пореченской Слободы, пошли к Тарийскому Святилищу. Всё было сожжено. Вокруг только груды окровавленных тел.
Нашли и погибшего Трислава-Воителя. Вокруг него и отца этого малого, штоурмвоя Велимудра, что-то с четыре с лишком десятка порубленных ворогов лежало. Что в Триславе, что в Велимудре, в каждом не меньше десятка ворожьих стрел и множество ран. Штоурмвой, как видно, перед смертью вообще рубился одной рукой, другую-то отсекли в бою.
Великие вои и пали достойно. Они родичи по крови, оба из рода Медведя. После тризны Олега собрала детишек и всех, за исключением этого, отправила в Растовый Скит[25].
Йогиня оторвалась от тяжёлых мыслей и, вскинув брови, вдруг весело спросила:
— А этого что ж, …к нам?
Оба старика согласно закивали:
— К вам, матушка. Вам такое диво-дитя как раз сгодится…
— Ну, — развела руками гостья, — раз так, знать после полудня и поедем. Ты, старче, гостью в дорогу думаешь кормить? Нам с малым Яром путь не близкий предстоит.
— Что ты? — Замахал руками Радимир. — Всё уж готово. Только…
— Что «только»? — Удивилась гордая красавица, уже собравшаяся было отправиться к высокому резному крыльцу.
— Радмила-Йогинюшка, — замялся дед, нервно оглаживая бороду. — Прости, матушка, что назвал по имени, но тут все свои. М-м-м, спросить-то тебя как-то…
Йогиня бросила взгляд в сторону калитки:
— Не о ромеях ли?
— О них, Радмилушка. Неужто и этих поведёшь к свешенной Пещь Ра?
Красавица горько улыбнулась:
— Поведу, — просто ответила она, протягивая к ребёнку тонкую руку, и гладя его по светлой голове, — али и до них таких же не водила?
— Так что ж, — старец снова замялся, — и этих златом-жиром одаришь?
— Одарю, — согласилась она. — Ты же знаешь, Радимир, сие мой урок. Одного из них одарю златом, у другого же отберу его пустое сердце. Этот сердешный торг не мы придумали, а они и их предки, так что... А жир-злато? …Пока им нужно только наше злато, путь берут. Пусть хоть дороги у себя этим жёлтым железом выстелют, им от того только недоброго и прибудет. Нам же нужно, чтобы они к детишкам нашим, таким, как этот, не тянулись. Злата у нас много, пусть жиреют, а вот детишек Светлых во время Сварожьей Ночи[26] нарождается мало. Глядишь, за сладким сиянием самого ценного-то эти ромеи и не приметят.
А что бы они по кустам от нас не прятались, да чего им не нужно не узрели, пусть лучше со мной идут. Кто, чего желает — тот то и получит...
Ангус чувствовал азарт охотничьего пса, взявшего след. Пустые дни и ночи, проведённые им в тщетных попытках нащупать слабый пульс желанной золотой жилы, словно вешние воды, питающие благодатную землю страны людских желаний, копили его силы и теперь вырвались наружу, заполняя неухоженные поля его сути мутными,полными жизни потоками.
Лонро не без удивления отмечал завидную расторопность римского торговца в обрушившихся на них внезапных сборах. Сам же молодой человек, будто пребывая в неком мороке, в данный момент отражался в окружающей действительности не более чем
преисполненным грёз юнцом. Медлительность и неуклюжесть его движений могла быть присуща разве что весенним хрущам.
Так или иначе, а стараниями Ангуса Берцо в дорогу собрались очень быстро, благо предстоящее путешествие не требовало особой поклажи. Лошадей раздобыли недешёвых,
добротных, чтобы были под стать норовистому вороному скакуну Йогини.
К полудню, как и обещали, появились у ворот Радимира. Едва только ромеи спешились у старой коновязи, к ним вышел хозяин дома со своим хромым соседом. Чуть погодя появилась и их гостья, ведущая за руку молчаливого, белоголового мальчишку, как видно того, за которым она и приехала.
Скуфичи прощались недолго. Йогиня лихо вскочила в седло, приняла от Радимира мальца и усадила его перед собой. Парнишка только хмурился, да прижимал к себе дорожный узелок, что собрал ему в дорогу дед.
Глядя с холки высокого, словно гора коня на оставшихся внизу стариков, маленькому Яру хотелось плакать. За то недолгое время, что «гостил» здесь, он уже успел привыкнуть ко вдумчивому и неторопливому деду. Яр с самого начала знал, что задержится у него ненадолго, однако, от осознания этого ему было не легче.
Йогиня отклонилась назад, потянула поводья, и её вороной стал разворачиваться.
— Прощай, Яр, — не сдержавшись, вдруг выкрикнул Гостевид, и украдкой смахнул выступающие против его воли слёзы, — помни нас. Мы-то тебя не забудем, потому, как многое будем о тебе слышать…
В этот момент Радимир, боясь того, что ромеи обратят лишнее внимание на мальчика, незаметно подтолкнул распустившего язык соседа и тот моментально умолк.
Его опасения были напрасны. Полностью поглощённые мыслями о предстоящем путешествии иноземцы уже старательно пинали в бока коней, силясь поскорее догнать поскакавшую к лесу Йогиню.
Радимир недовольно сдвинул брови, и с укоризной посмотрел на своего соседа. Тот в ответ на его немой укор только пожал худыми, словно старое коромысло раменами и горько произнёс:
— Как же было не попрощаться-то? Не по-людски это. Такое непростое чадо! — Со вздохом прошептал он, глядя на удаляющихся всадников. — Кто знает, может его дарослое имя[27]…
— Старый ты пень, — не дав ему договорить, недовольно зашипел Радимир, вполоборота косясь в сторону говорившего, — ты бы ещё додумался ромеям об этом сказать …
Клубок четвёртый
Душа Лонро просто пела. Вокруг него проплывали пейзажи невиданной красоты, но он всё это великолепие отмечал только краем глаза. Впереди, плавно раскачиваясь на спине холёного вороного, сидела ОНА. Дорогой сарафан, значительно потерявший объём, ужавшись у седла при езде, открывал взору молодого ромея только намёк на изящные линии божественно сложенного тела, но его пылкому воображению было достаточно и этого. Переполняемое неведомой силой от проснувшегося вдруг вдохновения, здоровое сердце сгорающего в плену чувств человека, брыкалось и шипело в переполняемой любовью груди, словно вода, случайно пролившаяся в кипящее масло. Джеронимо ясно чувствовал, как накатывала волнами в верхнюю часть его живота, бурно разыгравшаяся кровь. Каждая из этих волн, достигнув апогея, ныла в груди, будто свежая рана и сладко откатываясь назад, затрудняла дыхание.
Лонро был преисполнен ревности к непринуждённо болтающему с расенкой Берцо, однако прекрасно понимал, что сам, даже сносно зная их трудный язык, в данный момент просто не нашёлся бы что ей сказать.
Шло время и лесная тропа, что долго виляла меж толстых стволов то, поднимаясь на холмы, то проваливаясь в сырые, густые заросли болотистых низин, упёрлась в край большого, округлого озера. Всадники поднялись на его обрывистый лесистый берег и стали огибать идеальное водяное зеркало, имеющее странный, присущий скорее морским просторам бирюзовый оттенок.
Глядя с высоты обрыва на водную гладь, измотанный нешуточной борьбой внутренних переживаний с видимым внешним спокойствием Лонро, почувствовал сильное головокружение. Раскинувшаяся слева от них бездна манила его, намекая на самый простейший и, вместе с тем самый безумный способ избавления от становящихся невыносимыми любовных страданий.
Берцо тут же отметил появившуюся перемену в лице побледневшего товарища. Его кислый взгляд говорил сам за себя: «Уймитесь, — сквозило в нём, — что чёрт подери, с Вами происходит? Неужто за этим приволоклись мы на другой край мира?».
Наконец и Йогиня, впервые, за сегодняшний день акцентировано обратила внимание на молодого ромея: