– А теперь сердцевина бывшей Голорской Империи зовется королевством Рон, там опять черные маги, а Оннерского Союза нет, и один лишь Джанхар противостоит всей этой мерзости, – вставил посох.
– То-то эти гаденыши показались мне такими знакомыми, – задумчиво проговорил отшельник. – Я ведь, не раздумывая, принял вашу сторону.
– А почему вы так неожиданно исчезли тогда? – спросил Курт.
– Когда из воина и полководца начинают делать «великого», когда с него снимают шлем, чтобы надеть нимб, он должен исчезнуть, – сказал отшельник. – Исчезнуть, чтобы остаться. Мне хотелось убить всех этих придворных лизоблюдов, они только что в уши ко мне не лезли! Впрочем, вру – иногда пробовали. Оннерский Союз был установлен, войны окончены, и надолго. Я, в сущности, стал не нужен. Король увлекся утонченностью, и я начал раздражать его своими грубыми речами.
– Король был просто дурак! – воскликнул Курт. – Когда мы только встретились, вы говорили на языке своего времени, и я с трудом вас понимал – а теперь вы говорите со мной на моем языке, я понимаю каждое слово. И ведь я не заметил, когда это произошло.
– Я быстро приспосабливаюсь к языку собеседника, – кивнул отшельник. – Мне нравится, когда люди меня понимают, а я понимаю их. Короля не устраивало совсем другое.
– Что же?
– Я могу хорошо говорить, но всегда говорю то, что думаю. Короли не любят этого. Пока я был нужен – меня терпели, а потом… я не стал дожидаться ссылки, ее политические последствия могли вредно сказаться на деле всей моей жизни.
– Да уж… – вздохнул Курт.
– Споешь мне потом баллады про меня, – попросил отшельник. – Интересно же…
– Я плохой бард, – огорчился Курт. – Верней, совсем не бард, и сида у меня нет.
– Ничего. Не страшно, – промолвил отшельник. – Я давно не слышал, как поют люди – только ветер и птиц. А с балладами этими вот что еще интересно: все эти сражения я считал своими неудачами, проигрышами, бедой.
– Почему? – удивился Курт. – Разве вы не побеждали?
– Побеждал, – вздохнул отшельник. – Большой кровью. Это не те победы, которыми мне бы хотелось гордиться. У меня были другие… Солурга, Арам, Сибил, стояние у Анголока… Почему нет ни одной песни о моих настоящих победах? Обидно. Неужели победа, не политая ничьей кровью, даже в памяти людской победой не считается? Обидно. В Солурге не было ни одной жертвы. Арам мы захватили ночью. Погибло пятеро наших и трое врагов. Сибил – ни одной жертвы. Ангалок – одна жертва: вражеский полководец покончил с собой от досады и злости. Ни одной песни о том, как правильно побеждать.
– Смешная штука – история, – сказал посох.
– Всех бы этих историков… – вздохнул отшельник.
– Но если побеждать без жертв правильно, тогда зачем вы убили всех этих наемников? Они ведь обещали уйти, даже в плен просились. – Курт не мог удержаться от этого, как он сам вполне сознавал, бестактного, вопроса.
– Ну, конечно, в плен… – фыркнул отшельник. – Так я им и поверил… – и, немного помолчав, добавил. – Как полководец, я горжусь малой кровью своих побед, еще больше горжусь бескровными битвами. Глупый противник – не страшно. Страшно, когда умный. Умного без крови победишь – поймет, испугается, больше не полезет. Дурак полезет, конечно… ну так дурак – не страшно. Дурака бьешь – умные боятся. Так вот… как полководец, я горжусь такими победами. А как воин… Как воин я хорошо знаю, что нельзя оставлять поблизости от себя недобитого врага. Кроме того, я просто люблю убивать мерзавцев. Есть у меня такая слабость. Но ведь я сразу предупредил, что слухи о моей святости сильно преувеличены.
– А как же так вышло, что вы столько прожили? – Курт наконец решился задать тот вопрос, который волновал его едва ли не больше всего остального. Не бывает ведь такого! Любой скажет, что не бывает. А вот надо же…
– А я со смертью поругался, – смущенно заявил отшельник. – Зашла она ко мне как-то поболтать, а я тогда только-только сюда перебрался и сильно переживал, честно говоря, свое «исчезновение». Поэтому нервы у меня были ни к черту. В общем, оскорбил я ее чем-то и даже сам не заметил. Она свое в ответ – а я еще пуще. И еще. Тогда она ужасно обиделась и сказала, что больше ко мне не придет. Совсем.
– Чего только не бывает… – пробормотал Курт.
– Могу открыть одну страшную тайну, – доверительно предложил ему посох.
– Какую еще тайну? – пробурчал Курт. – Я за сегодня узнал их столько, что скоро из ушей посыплются.
– Жизнь – удивительная штука, – торжественно сообщил посох. – Помня эту тайну, проще разобраться со всеми остальными. Кстати, сейчас твоя очередь рассказывать о себе, так что давай, не тяни.
– А со мной пока ничего такого не происходило, – сказал Курт. – В смысле – ничего настолько интересного не происходило, – поправился он. – Зовут меня, как я уже говорил, Куртом. Сколько себя помню, всю жизнь слонялся с отцом из города в город. Матери совсем не помню. Отец говорил только, что была красавица, но ничего не рассказывал, а после таких расспросов напивался по-страшному и бил меня как сумасшедший, так что я быстро перестал интересоваться этой темой. Она у меня и в самом деле больная: слишком мне за нее больно доставалось. Отец у меня был менестрелем. Одним из лучших. Он бывал принят при лучших королевских дворах, в домах знатнейших вельмож. Но ему нигде не удавалось задержаться надолго. Он сильно пил и любил подраться, причем пьяному ему было все равно, кого бить – хоть бы и самого короля. Я вообще удивляюсь, почему его не повесили. Наверное, все-таки удача… однако из-за своего характера и привычек он постоянно скитался, и вечно был без денег, если не просто по уши в долгах. Он пытался меня учить, но толку было мало, бардом я так и не стал. А здесь, в Денгере, в драке его убили, и я остался один. Поскольку ничему путному я так и не выучился, а такого взрослого в ученики уже не берут, я и придумал пристроиться зазывалой для нищих. Садился рядом с ними – играл и пел. Иногда нам подавали больше. Иногда давали по шее. По разному бывало. При этом я был вроде и не музыкант, вроде и не нищий. Ни в одну гильдию платить не надо было. Да я и не смог бы заплатить, мне едва-едва на еду и ночлежку хватало. А недавно я встал и ушел из города. Сам не знаю, что на меня накатило. Вот встал и ушел. То есть… не совсем сам, мне одна нищенка, моя «соседка по кружке» сказала, что уходить пора, что раз война, значит в городе плохо будет… но она предлагала идти в деревню, у нее там даже вроде кто-то был, а я вдруг решил – не знаю куда, но точно, что не в деревню. А когда этот умирающий маг сказал – Джанхар, я понял, что иду в Джанхар. А еще, пока я сюда добирался, я убил человека. Наемника. Он на меня напал, а я убил его и разбил свой сид о дерево, нарочно разбил, потому что так было правильно, – Курт облегченно вздохнул. Тяжело объяснять другим то, чего ты и сам не понимаешь.
– Ну, вот – а говоришь, с тобой ничего не происходит, – усмехнулся отшельник. – А на самом деле вон сколько уже всего произошло. Не на одну поэму хватит.
– Скажете тоже, – смутился Курт. – Кто ж о такой ерунде поэмы сочинять станет?
– Как человек, о котором уже кое-что сочинили, сообщу по секрету – поэмы всегда сочиняются о ерунде. Да еще и перевирают все небось для красивости, историки хреновы… – проворчал отшельник. – А что касается тебя – поверь мне, это только начало. Твоя магия просыпается в тебе.
– Да нет в нем никакой магии! – возмутился посох. – Уж я бы знал, если бы была хоть крошка, хоть щепоть.
– Не спеши, – сказал отшельник. – Всему свое время. Даром он тебя, что ли получил? Такие вещи просто так не случаются.