Сейчас каждая клетка тела ощущала возвращение здоровья, будущее было светло, скверный внешний вид уже не соответствовал внутреннему состоянию; он лишь свидетельствовал о глубине той ямы, из которой Генрих выбрался. Генрих, с удивлением поймав себя на этой мысли, ощутил удовольствие, что так напугал Андрея.
И он сказал шутливо:
- Насчет тайн и удивительностей промолчу. В том, что считать удивительностью, а что стандартом, ты знаток выше нас всех. Но так утомительно почти месяц бесцельно валяться на постели, когда другие...
Андрею почудилась в ответе Генриха не шутка, а жалоба. Он запротестовал, чтобы не дать Генриху углубиться в жалость к себе - жалость плохой помощник выздоровления:
- Не надо, Генрих, какие бесцельности! Ты столько во время болезни сотворил поражающего воображение!..
Генрих грустно усмехнулся:
- Ты насчет моего превращения в великого математика? Это уже прошло. Поболел гениальностью и выкарабкался в нормальность.
- Все-таки это твои открытия, - пробормотал Андрей.
- Вряд ли. Каким-то образом мой больной мозг стал приемником чужих сокровений, к тому же плохим приемником: сразу же выплеснул их наружу. А тот, кто реально генерирует великие мысли, носит их в себе. Так ведь, Рой?
Рой сдержанно сказал:
- Пока ты можешь еще претендовать на авторство.
- Это было бы слишком простое решение, Рой. А ты ведь сам доказывал, что самое бесплодное дело - искать простых решений. Трудно и вообразить себе, Андрей, как Рой мучил меня вопросами, расспросами, допросами и повторными запросами с той первой минуты, когда я стал способен на что-либо отвечать.
- А каков результат? - осторожно спросил Андрей. - Я имею в виду...
- Я знаю, что ты имеешь в виду. Моя память обрывается на моменте, когда Спенсер стал приподниматься на диване. Что было потом, даже и не представляю себе.
Андрей взглядом спросил Роя, не повредит ли Генриху дальнейший разговор об аварии. Рой, отвернувшись, не поймал взгляда Андрея. Поколебавшись, Андрей продолжал задавать новые вопросы, лишь постарался говорить помедленней и наблюдал при этом за лицом Генриха, чтобы прервать выспрашивания, если при каком-либо воспоминании оно болезненно исказится. Но Генрих отвечал спокойно, то пожимал плечами, то недоуменно улыбался, то задумчиво смотрел куда-то вдаль - такова была его обычная манера разговора. Андрей понемногу успокаивался: Генрих был прежним, несмотря на свой новый страшный вид.
- Твое сознание, однако, сохранило многие картины, Генрих?
- Знаю. Чьи-то дикие глаза. Они отпечатались в моем мозгу, а не в сознании. Картинки любопытные, я их сейчас с интересом рассматриваю на экране, но ощущение такое, будто ко мне они не имеют касательства.
- Что ты можешь сказать о Спенсере?
- То же, что об экипаже: практически ничего. Мы встречались в столовой и салоне, изредка перекидываясь словами.
- Полет проходил нормально?
- Точно по графику. Если бы рейс закончился благополучно, я сказал бы - удивительно скучный перелет.
Рой, запрокинув голову, рассеянно глядел на листву. Лето переламывалось в осень - та особая пора, когда в воздухе глухо и сонно, листья почти не шелестят, птицы не перекликаются. В парке было пусто выздоравливающие, видимо, отдыхали в своих комнатах. Андрей обвел глазами тронутую желтизной зелень и с удивлением сказал:
- Знаешь, Генрих, хороший же месяц сентябрь, я его всегда люблю, а тут забыл о нем, мне казалось - еще весна. Нет, до чего же хорошо!
Насмешливая улыбка чуть обозначилась на лице Генриха. Улыбался он по-новому - сдержанней и суше.
- Это у нас с Роем тоже бывало - забыть, какое время на дворе. Расскажи о своих достижениях, Андрей. В эфире поминают вашу лабораторию больше, чем все другие. Значит, вы открыли новую галактическую цивилизацию? Поразительно!
Андрей о своих работах всегда распространялся с охотой, а сейчас еще хотелось отвлечь Генриха. И он знал, как и раньше интересовался Генрих всем, что совершалось в его лаборатории.
- Не новую - единственную. Внеземных цивилизаций немало, но цивилизация на Кентавре намного превосходит человеческую: еще не доступные нам методы связи, все на сверхсветовой скорости...
- Не так быстро, - попросил Генрих. - Прежней скорости восприятия я еще не восстановил.
Как ни был увлечен своим рассказом Андрей, он заметил, что Рой подает осторожные знаки. Вскочив со скамьи, Андрей оборвал себя на полуфразе:
- Остальное узнаешь, когда выйдешь, к тому времени накопим новые наблюдения. Выздоравливай! Выздоравливай!
Генрих остался в парке. Рой шел не торопясь, пока Генрих мог их видеть, потом убыстрил шаг. Андрей недовольно сказал:
- Дикая же спешка! Разве могли повредить мои объяснения, не понимаю, почему не дал досказать, он же заинтересовался...
- Скорей, скорей! - Рой уже не шел, а бежал к авиетке, оставленной у входа. - Я получил мыслеграмму от Армана, что уловлены мозговые излучения такой же характеристики, что у Генриха во время болезни.
- Человек? Машина?
- Человек. И находится в Столице.
4
Когда Арман волновался, его смуглое лицо не краснело, а темнело. Сейчас оно казалось угольно-черным. Он что-то раздраженно выкрикнул, увидев Роя с Андреем. Рой догадался, что Арман ругается: Арман гордился, что знает старинные клятвы, заклятья и проклятья, заговоры и наговоры; он часто, когда опыты не шли, отводил душу в странных восклицаниях. Рой считал, что так облегчать себя все же лучше, чем швырять приборы, как иногда делал вспыльчивый Генрих.
- Я же просил, просил поскорей! Неужели потом нельзя было наговориться?
- Я не хотел при Генрихе вынимать передатчик из кармана и не все отчетливо слышал. Значит, нашли?
- Не нашли, а потеряли! Засекли, стали пеленговать - вдруг замолк!
Прерывая себя раздраженными восклицаниями, Арман рассказал, что институтская МУМ - малая универсальная машина - приняла излучение той же сумбурной характеристики, что и больные видения Генриха. Электронный медик санатория информировал, что Генрих мирно беседует с другом и братом в парке и что его мозг излучает на спокойных частотах. И в этот момент излучения оборвались, генерирующий их мозг выключился так внезапно, словно погасили лампочку.
Ничего существенного в уловленных излучениях не было, обычная мозговая работа - возможно, человек читал книгу, или любовался телезрелищем, или с кем-то разговаривал. Но что характеристика совпадает с мозговыми записями Генриха, Рой увидел, едва взглянул на перепутанные кривые. Он часто с волнением, с тревогой, с восхищением вглядывался в точно такие же кривые - странные линии, сумятица, судорожные выплески пиков, стремительность падений: одни были вызваны тяжкой болезнью, другие свидетельствовали о пронзительных озарениях...
- Если торопишься к себе, я не держу, - сказал Рой Андрею, с любопытством рассматривавшему изображения. - Завтра продолжим беседу.
Рой постарался, чтобы предложение оставить их прозвучало достаточно убедительно. С Андреем можно было беседовать о его открытиях, но не налаживать погоню за каким-то незнакомцем, мыслительная работа которого так странно повторила болезненные видения Генриха. В сыщики Андрей не годился. Но он был иного мнения о себе. Бледноватое лицо Андрея побагровело.
- Ну нет, на самом интересном месте, вот еще что придумал - завтра! Будь покоен, не помешаю, еще похвалишь!
Рой махнул рукой:
- Тогда сиди и молчи! Будем педантично рассматривать каждый вариант, Арман. Первая возможность, по-моему...
- Да. Излучающий мозг удалился из зоны, где могут засечь его работу.
- Конкретней - источник излучений улетел из Столицы.
- Отпадает. По мере удаления излучение ослабевало бы постепенно, а кривые обрываются круто.