Библиотека в этом музее старого быта была самой музейной комнатой. Ее тоже наполняла стационарная мебель – диван, два кресла, свисающая с потолка люстра, гардины на неизбежных окнах. Кроме мебели в ней были еще книги, обязательная принадлежность старых квартир, – сотни книг на застекленных стеллажах: маленькие и большие, тоненькие и толстые, с яркими иллюстрациями и заполненные одними буквами.
Рой не любил книг: это был несовершенный способ передачи информации – медлительный, с малым коэффициентом полезного действия. Он бросил скучающий взгляд и устроился как мог в неудобном постоянном кресле. Зато Генрих обошел стеллажи, вглядывался в корешки, некоторые книги вынимал.
В библиотеке Джексона была одна принадлежность, роднившая его архаическое обиталище с современными жилыми помещениями: между стеллажами втеснился стереоэкран. Рой вспомнил, что во времена Джексона стереоэкраны только входили в быт и с ними еще конкурировало кино, а Джексону в признательность за снотворческое мастерство поставили лучшую из тогдашних стереомоделей. В сравнении с теперешними эта диковина, поражавшая воображение современников, казалась убогой. Рой скользнул по экрану взглядом. Генриха тоже не заинтересовал дедушка нынешних стереоэкранов, он лишь задержался у рукоятей управления, одну из них, чему-то усмехнувшись, осмотрел.
В углу комнаты стояло странное сооружение, и на него засмотрелся Рой. Это был лакированный цилиндр в рост человека, с проводами и сигнальными приборами. Небольшой барьерчик отгораживал аппарат от комнаты.
Рой кивнул Генриху на цилиндр с проводами.
– Забавное сооружение! Для чего оно могло служить?
– Ты говоришь о высоковольтном аппарате? Олли пользовалась им для подзарядки. – Генрих говорил так уверенно, словно годы работал с аппаратом. Он с такой же уверенностью властно потребовал от робота подтверждения: – Два раза в день, так? Утром и вечером?
– Утром, – ответил робот. – Хозяин в это время уходил поесть.
– Естественно. Воздух слишком ионизировался, к тому же возможность разряда… Напряжение регулировал ты?
– Потом и Олли научилась.
– Она говорила тебе, когда выключать аппарат?
– Я знал и без нее. Мне объяснил хозяин.
– Но она разговаривала с тобой?
– Очень мало.
– А сидела она чаще всего здесь?
– Да, здесь.
– Твой хозяин беседовать с ней приходил сюда?
– Чаще сюда, иногда в гостиной. Я не понимаю…
– Это неважно, понимаешь ты или не понимаешь. Спрашивать буду я, ты – отвечать. Так ты говоришь, Олли любила читать? Какие же книги она читала?
– По астрономии и физике, еще – по биологии и по… – Единственный глаз робота вдруг налился малиновой яростью. Он прохрипел с угрозой: – Вы
– недруги. Я не говорил, что Олли любила читать, вы сами… Вы сделаете Олли зло. Вам нужно уйти.
Генрих засмеялся и похлопал старого робота по плечу. Теперь Генрих говорил своим обычным голосом:
– Не сердись, милый. Мы знаем, что Джексон запретил тебе говорить об Олли. И мы не хотим ей делать зло, даже мертвой. Поверь, я отношусь к ней с не меньшим уважением, чем он.
– Вам нужно уйти, – повторил робот хрипло. Голосовые контакты опять отказали, и он уже не старался их продуть. – Вы заставили меня нарушить запрет хозяина.
Не сделав и трех шагов к двери, Генрих опять остановился. В узком промежутке между двумя стеллажами висела фотография – хозяин квартиры со своей обезьянкой. Джексон на снимке стоял у окна. Это был человек среднего роста, он соответствовал своему голосу – улыбающееся лицо, веселые глаза. На его плече лежала рука обезьянки – перед ней-то и замер Генрих. Олли не доставала Джексону и до плеча и очень напоминала шимпанзенка – длиннорукая, рыжеволосая, широкомордая, со ртом до ушей, с синими губами, выпирающими челюстями…
Но была одна странность в ее облике. Всякому, кто внимательно вглядывался в фотографию, просто нельзя было не заметить печали на мордочке Олли: пронзительно умными, бесконечно скорбными глазами всматривалась обезьянка в остановившихся перед нею людей.
Генрих снова повернулся к роботу.
– Друг мой! Старина! Не сомневаюсь, что Джексон запрещал тебе записывать голос Олли, но если хоть звук ее речи сохранился, хоть один звук!..
Ответ робота донесся словно из-за десяти дверей:
– Если вы знаете, что хозяин запрещал мне сохранять голос Олли, то должны также знать, что я ежедневно стирал с пленок все, что случайно она запечатлевала на них…