До места добрались в начале декабря. Демотика, возвышавшаяся на вершине пологой горы, оказалась старой, полу развалившейся крепостью, обнесенной глухой стеной. По словам Павла Артемьевича, «под Горою же находится предместье, в коем живут большею частию природные турки. В одну сторону сего города течет небольшая речка, называемая Кизельдели, соединяющаяся с рекой Морицею не более как в полуверсте ниже оного, и вообще довольно приятно положений сего места, которое знаменовано пребыванием шведского короля Карла XII в 1713 г., о коем воспоминая некие старики указывали нам во удовлетворение любопытства нашего и тот самый дом, Где он жил. Расстояние между сим городом и Адрианополем хотя не более как шесть часов, но по причине позднего нашего выезда приехали мы туда уже в самые сумерки, и не было способа ничего в нем точно распознать, а только могли усмотреть каменную гору, которая весьма была высока и увесиста, особливо к стороне той дороги, по которой мы ехали, и издали казалась совсем похожа на египетскую конусообразную пирамиду, на вершине коей видно было несколько башен и полуразваленных каменных стен замка, подобного во всем Едикуле, который при ночной темноте представлялся нам самым скучнейшим и печальнейшим на свете жилищем и наводил на нас несказанный ужас тем наиболее, что мы тогда ничего инаго себе не представляли, как только, что тут уготована была темница для нашего пребывания; но, въезжая в самый город, нашли, что гора сия имела с другой стороны довольную отлогость, по которой провезли нас в крепость, окруженную каменною, но ветхою стеною, где жители были все греки, и по счастию нашему, открылась крепость вовсем иная, нежели которую мы с приезда видели, хотя она была, как после мы сведали, не иное что, как разоренный замок старинный демотикских владетелей».
Для Обрескова и его товарищей в крепости предоставили два дома, которые раньше занимали семейства греков. После трудностей похода, ночевок под открытым небом и проливными дождями повое место заточения узникам показалось земным раем. В домах даже нашлись камины, которые тут же затопили. Вечером, расположившись у огня, Павел Артемьевич занес в свой дневник: «Вообще же испытали мы здесь, что по преодолении тяжких трудов ничто в свете толико для человека не приятно, как некоторое отдохновение, и ежели бы дух наш столько же успокоен был, как и тело, то мы почли бы себя за самых счастливейших людей». Гораздо предупредительнее вел себя и турецкий офицер, приставленный, чтобы наблюдать за узниками в Демотике. Они были обеспечены кровом, сносной одеждой и питанием. Такая перемена в обхождении турок для Алексея Михайловича была верным признаком отрезвления, наступившего в османской верхушке после поражений, понесенных турецкой армией летом и осенью 1769 г. Заключение мира, а стало быть, и возвращение домой превращались из призрачной надежды в реальность.
10 апреля 1770 г. Обресков нашел способ направить Панину очередное письмо, в котором сообщал важные сведения. Он писал о состоянии полной деморализации, в которой находитесь султанское войско: «Обязательно вижу, что от потери Хотина есть генеральное сожаление и сие им более импрессий делает, нежели все потерянные баталии. Здесь об ущербе людства мало заботятся. Все генерально мира желают, и никто на войну идти не хочет. А которые и бредут по крайнему принуждению, а и то по большей части поселяне… почти сабли препоясать не умеющие. Провинции же в конец разорены и знатной армии содержать не в состоянии».
Подробно писал он и о панике, царившей среди турок после побед русской армии. Военные действия разворачивались столь близко, что русским пленникам удалось даже услышать салют в честь русской победы на Галацами. «Смущение здешних при сем происшествии было неописанным. Визирь крайне опасался беспосредственно самому атакованному быть и, боясь, чтоб меня не отбили, всячески поспешил мое из лагеря выпровождение и велел вести дорогою, лежащей подалее от берегов Дуная».
Обресков информирует Панина и о том, что еще осенью прошлого года в Исакче великий визирь интересовался возможностью заключения мира между Россией и Турцией. Алексей Михайлович наотрез отказался обсуждать с турками эту тему, сославшись на «неимение никакой власти и силы».
Действия Обрескова были полностью одобрены в Петербурге, непременным условием начала мирных переговоров там поставили освобождение русского посольства.
Однако надеждам Обрескова быть освобожденным в 1770 г. так и не суждено было сбыться. Понадобились блестящие победы П. А. Румянцева при Ларге и Кагуле и сожжение турецкого флота в Чесменской бухте, чтобы турки всерьез заговорили о мире.
Глава X
ПИЗА — ЛИВОРНО — ЧЕРНАЯ ГОРА
Осень 1768 — октябрь 1769 г.
Осенью 1768 г. Алексей Григорьевич Орлов с братом Федором оказались в Италии. Случайной ли была эта поездка или нет, за давностью лет установить невозможно.
Известно, что весной 1767 г. Алексей Григорьевич опасно заболел. Его болезнь тогда называли «воспалением желудка». «Все полагают, — отписывал в Лондон английский посланник в Петербурге Шерлей, — что граф Орлов не переживет этой болезни, а если останется жив, то принужден будет ехать в Пермонт или в Спа для по правления здоровья». Зимой 1768 г. здоровье Алексея Григорьевича еще более ухудшилось. При дворе ожидали, что Орловы вскоре потеряют единственного из пяти братьев, способного руководить действиями их партии. «Друзья Панина становятся с каждым днем многочисленнее», — многозначительно заметил в те дни все тот же Шерлей. Однако надеждам противников Орловых не суждено было сбыться. Богатырская ли натура Алехана, лечение ли известного «славного шарлатана Ерофеича», как называл Державин лекаря Преображенского полка, пользовавшего Орлова, но к весне 1768 г, Алексей Григорьевич стал выздоравливать.
21 июня 1768 г. А. М. Голицын специальным циркуляром сообщил русским представителям при европейских дворах, что граф Алексей Орлов «для поправки здоровья по совету врачей отправляется в чужие края к минеральным водам и уже выехал по пути в Германию». В поездке графа сопровождали брат Федор, подполковник Гсрсдорф и кавалергард Бухгольц. Братья Орловы путешествовали инкогнито под фамилией Острововых — подмосковное село Остров было пожаловано их семье Екатериной в октябре 1765 г. Голицын предписывал русским послам тщательно оберегать инкогнито Орловых, «чтобы не подать повода бесполезным замечаниям о их путешествии».
Поездку Алехана столь усердно старались представить как частную, что поневоле возникает предположение, что она имела политическую подоплеку. Есть на то и некоторые прямые указания.
Перед отъездом Екатерина пожаловала Алексею Орлову орден Андрея Первозванного и 200 тысяч рублей на дорожные расходы и лечение. Для частной поездки сумма слишком крупная. 15 августа «господа полковник и капитан фон Острофф» прибыли в Карлсбад, о коротком, но бурном пребывании в котором Алехан до конца жизни сохранил самые приятные воспоминания.