Пожар турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить, чем описать, ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление, даже на тех судах, которые еще не загорелись; большая часть гребных судов или затонула или опрокинулась от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду; поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся и топивших один другого. Немногие достигли берега — цели отчаянных усилий. Командор снова приказал прекратить пальбу с намерением дать возможность спастись по крайней мере тем из них, у кого было довольно силы, чтобы доплыть до берега. Страх турок был до того велик, что они не только оставляли суда, еще не загоревшиеся, и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителями.
Корабли «Европа» и «Не Тронь Меня» получили приказание отойти несколько подалее, чтоб быть вне опасности от взрыва судок. Командор с одним своим кораблем «Ростислав» остался до совершенного окончания дела. Он приказал перекрепить все паруса как можно туже и брандспойтами обливать паруса и такелаж, чтобы совершенно смочить их; а также беспрестанно окачивать борта и палубы ведрами, чтобы обезопасить корабли от падавших горящих обломков.
Граф Алексей Григорьевич к 4 часам утра прислал со всего флота гребные суда, чтобы в случае несчастия подать помощь «Ростиславу»: командор же, видя, что два неприятельских внутренних корабля не загорелись еще, отрядил лейтенанта Карташова, командовавшего упомянутыми гребными судами, с пятью или шестью катерами обрубить канаты у наиболее наветренного корабля и постараться спасти его и выбуксировать. Вскоре после того с несколькими катерами был послан лейтенант Мекензи спасти еще другой корабль и вывести его. Оба офицера исполнили это приказание с неустрашимостью, несмотря на опасность от близ горевших неприятельских кораблей, которые один за другим взрывались. Оба корабля были уже на буксире, когда, к несчастью, одно из горевших супов взлетело на воздух в то самое время, как лейтенант Мекензи с последним из буксируемых кораблей проходил вблизи его. Горящие поломки взорванного корабля, падая, зажгли и этот корабль. Командор Грейг опасался, чтоб подобное несчастье не случилось и с другим спасаемым кораблем, и когда сделался небольшой ветерок с берега (во время сражения был штиль), то с корабля «Ростислав» послал на этот корабль капитан-лейтенанта Булгакова, с тем чтоб он принял на нем команду, отдал и поставил с возможною поспешностию паруса и, выведя корабль из бухты, шел на соединение с графом Орловым у входа. Все это было исполнено им с большим искусством и быстротою. Этот корабль именовался «Родос».
Начинало рассветать; все гребные суда посланы были овладеть галерами и баркасами, избегнувшими пожара. Они были приведены к эскадре.
Командор, видя, что победа совершена и что в бухте не осталось не только ни одного судна, но даже ни одной шлюпки, которые б не были или сожжены или выведены к эскадре, снялся с якоря с кораблем «Ростислав» и остальными судами отряда и вышел на соединение с графом Орловым. По соединении он отсалютовал ему двадцатью одним выстрелом, на что с корабля «Три Иерарха» было ответствовано равным числом. Как скоро «Ростислав» бросил якорь, командор Грейг спустил свой брейд-вымпел и прибыл на корабль «Три Иерарха» для отдания главнокомандующему подробного донесения. Граф принял его с изъявлениями полной радости и удовольствия.
Так кончилось ночное дело с 25-го на 26-е число июня, в котором турецкий флот был совершенно истреблен. Это одна из самых решительных побед, какую только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших.
Потеря со стороны русских была весьма незначительна. На корабле «Европа» было 8 человек убитых и двое или трое на корабле «Не Тронь Меня». «Ростислав», хотя и бывший ближе всех к неприятелю, не потерял ни одного человека, без сомнения, по той же причине, как и в первом деле, т. е. что неприятельские ядра были слишком высоко направлены. Потеря неприятеля оказалась весьма велика, и, хотя не было возможности узнать ее даже приблизительно, но, по словам турок, «она должна простираться до 10 тысяч человек».
Екатерина щедро наградила участников Чесменского сражения, А. Г. Орлову был пожалован орден св. Георгия I класса, титул «Чесменский» и право сохранить на всю жизнь кейзер-флаг и включить его в свой герб. Г. А. Спиридов получил Андреевскии крест и деревни; Ф. Г. Орлов и С. К. Грейг — Георгиевские ордена II степени и щедрое денежное вознаграждение.
Матросы и младшие офицеры, чьей отвагой была выкована победа, до конца жизни не расставались со специально изготовленными в увековечение чесменского триумфа медалями.
Одним из немногих участников истребления турецкого флота, обойденных наградами и отличиями, оказался Эльфинстон. Более того, через несколько месяцев после Чесмы он по настоянию А. Г. Орлова был уволен из русского флота.
Екатерина считала Чесменскую победу одним из славнейших событий ее царствования. Князь Ю. В. Долгорукий, доставивший в Петербург донесение об уничтожении турецкого флота, был щедро обласкан и награжден. Триумфальный прием ждал в столице и А. Г. Орлова, проведшего зиму 1770/71 г. в Петербурге. В его честь в Царском Селе была сооружена Чесменская колонна, увенчанная орлом — символом побед русского флота. В окрестностях Петербурга по дороге на Петергоф были построены Чесменский дворец и церковь, в которой в наши дни находится музей, посвященный героям Чесмы. Под готическими сводами храма, как на вечной стоянке, замерла, поблескивая медными заклепками, модель славного «Евстафия» — флагмана русской морской славы.
Часть III
ПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНЪЮНКТУРЫ
Глава XII
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Сентябрь 1770 — январь 1771 г.
Задолго до того как победный гром пушек П. А. Румянцева под Ларгой и Кагулом и взрывы тонущих турецких кораблей в Чесменской бухте возвестили Европе о рождении новой первостепенной военной державы, в дипломатических гостиных Вены, Берлина, Парижа и Лондона развернулись сражения, не уступавшие по драматизму военным баталиям.
«Война между Россиею и Турциею перемешала всю политическую систему Европы; открылось новое поле для деятельности; надо было не иметь вовсе никакой ловкости иЛи находиться в бессмысленном оцепенении, чтобы не воспользоваться таким выгодным случаем», — писал Фридрих II в своих мемуарах.
Русско-турецкая война с самого начала рассматривалась в Берлине как удобный повод для новых территориальных приобретений. В политическом завещании, написанном в конце 1768 г., но оставшемся до поры секретом даже для его ближайших сотрудников, Фридрих II вполне определенно поставил задачу использовать политическую ситуацию вокруг русско-турецкой войны для приобретения польской Пруссии и установления контроля над Данцигом. Для достижения этой цели нужно было прежде всего основательно заняться укреплением русско-прусского союза. Сольмс зачастил к Панину.
— Союз с Пруссией выгоден России, ибо Пруссия и Дания будут сдерживать Швецию, в которой активно действует французская дипломатия, — доказывал он.
Выслушивал Панин рассуждения Сольмса благосклонно, но действовать не торопился: с началом войны в Петербурге все громче раздавались голоса сторонников союза с Австрией.
— При австрийском союзе войны с Турцией не было бы вовсе или турецкие силы оказались бы отвлечены австрийскими войсками, — утверждал в Совете Григорий Орлов.
Вплоть до осени 1769 г., ознаменовавшейся первыми победами русского оружия, в Петербурге не исключали вступления Австрии в войну на стороне Турции. Северная система, любимое детище Панина, подвергалась острейшей критике.
В январе 1769 г. начались переговоры о досрочном продлении русско-прусского союзного договора, срок которого истекал в 1772 г. В октябре 1769 г. они успешно завершились продлением договора еще на 8 лет, считая этот срок с 31 марта 1772 г. В текст были включены две новые секретные статьи — саксонская и шведская, — согласно которым Фридрих II брал на себя обязательство выступить против Саксонии и Швеции в случае, если саксонский двор отправит войска в Польшу или Швеция нападет на Россию.