Однако сообщение Обрескова о подписании русско-крымского договора против ожидания не произвело должного впечатления на Абдур-Резака. Описывая восьмую конференцию, Обресков отмечал, что она была «гораздо жарче предыдущих». Абдур-Резак, которому Алексей Михайлович вручил декларацию татар, указав, что она «сообщена уже ко всем европейским дворам», воспринял это известие скептически и ни в какую не желал уступать в вопросе об инвеституре на избрание крымских ханов.
Начались затяжные и утомительные конверсации. Обресков настойчиво искал компромиссную формулировку, которая, с одной стороны, дала бы возможность Порте поднять свой престиж, а с другой — привела бы к уменьшению опасности новых набегов со стороны воинственного соседа на южнорусские земли. Абдур-Резак пытался было утопить существо переговоров в религиозной схоластике, но Алексей Михайлович быстро смекнул, что к чему, и выдвинул требование о передаче России не только Керчи и Еникале, но и Очакова и Кинбурна. С русской стороны была также заявлена претензия на земли, «между реками Бугом и Днестром лежащие, хотя оные пустые».
Почувствовав, что дело приобретает серьезный оборот, Абдур-Резак принялся представлять политику Турции в отношении Крымского ханства как оборонительную. Обресков легко опроверг аргументы турецкого посла, заявив:
— Положение татарских земель в рассуждении оттоманских владений есть наилучшая для Порты оборона; нет нужды в никакой другой. Россия же находится в ином положении, и для нее недостаточно Азова, чтобы гарантировать безопасность русских границ.
При этом Алексей Михайлович показал Абдур-Резаку на карте «обыкновенную дорогу татар к нападениям на российские границы». Азов находился от той дороги далеко. Неожиданно Абдур-Резак уступил. 10 декабря, на тринадцатой конференции, он сказал:
— Когда Блистательная Порта имела бы какую-либо другую крепость в тех странах или место к построению новой, то я никакого не учинил бы затруднения уступить России Еникале и Керчь.
Алексей Михайлович уединился было с Левашовым, чтобы проинформировать Петербург о важной перемене в ходе переговоров, однако вскоре явился посланец от Абдур-Резака, сообщивший, что посол берет свои слова относительно крымских крепостей назад и просит не сообщать в Петербург о содержании протокола тринадцатой конференции.
Беспрецедентные в дипломатической практике действия Абдур-Резака показали, что в своих уступках он дошел до «черты», положенной ему инструкциями из Константинополя. Под давлением Обрескова, до тонкостей знавшего предмет и обладавшего редкостным умением устанавливать личные отношения с турецкими сановниками, Абдур-Резак стал терять ориентировку. В журнале Петерсона есть немало описаний личных контактов Обрескова с Абдур-Резаком. В один из свободных вечеров Алексей Михайлович устроил для турецкого посла бал, на котором даже поставил комедию «на турецкий вкус». Абдур-Резак, не желая ударить в грязь лицом, привел с собой «собственную свою турецкую музыку, велев ей в продолжение стола играть».
К середине декабря Абдур-Резак настолько попал под влияние Обрескова, что полностью утратил инициативу в переговорах, не мог уже противопоставить требованиям Алексея Михайловича убедительных аргументов. Его линия на то, чтобы удержать Крым под властью Порты в обмен на артикул о коммерции, оказалась несостоятельной.
Да и тон его обращения к Обрескову изменился.
— О требованиях двора вашего разные в Константинополе держаны были советы и постановлено, чтоб когда дозволить России мореплавание, то удержать бы крепости, — робко говорил он Алексею Михайловичу.
Обресков отвечал ему вопросом:
— Я спрашиваю, где будут оставаться российские суда?
— Хоть в Константинополе.
— Все чужестранные корабли, которые плавают по морям и входят в пристани Блистательной Порты, имеют свое отечество или место приписки, где их строят, откуда они отъезжают. Где быть таковому месту в России?
Абдур-Резак, совсем, видно, растерявшись, объявил, что Росси» «может посылать свои корабли через Средиземное море в Черное», В ответ Обресков посоветовал турецкому послу взглянуть на «ланд-карту», чтобы представить себе путь из Балтийского моря в Черное.
Стало ясно, что переговоры зашли в тупик. Абдур-Резак, связанный инструкциями, категорически протестовал против допуска и Черное море русских кораблей. Алексею Михайловичу с трудом удалось добиться от него согласия на то, чтобы русские торговые суда, плавающие в Средиземном море, располагали «потребными пушками и военными снарядами к защищению себя от случающихся в тех морях разбойников».
Обресков не мог продолжать переговоры без новых инструкции из Петербурга. Абдур-Резак также считал необходимым послать и Константинополь доклад о состоянии дел. В ожидании указаний послы перешли к обсуждению менее важных вопросов.
Советский исследователь Е. И. Дружинина, автор труда по дипломатической истории русско-турецкой войны 1768–1774 гг., впервые обратила внимание, что в ходе переговоров по собственной инициативе Обресковым был выдвинут целый ряд статей, не предусмотренных правительственным проектом договора. Перечисление их (большинство были согласованы Обресковым и затем вошли и окончательный текст договора, подписанного в Кючук-Кайнарджи) свидетельствует о том, что Алексея Михайловича можно с полным основанием причислить к истинным творцам этого важнейшего и истории русско-турецких отношений дипломатического документа.
В частности, эти статьи касались суверенного права каждой страны на свои территории, взаимной выдачи преступников, обеспечения прав русских паломников в Святую землю, освобождения военнопленных, а также «невольников христианского вероисповедания», сооружения в Константинополе православной церкви и права России делать представления Порте в пользу константинопольской церкви, императорского титула Екатерины II, содействия Порты при заключении Россией торговых договоров с североафриканскими вассалами Турции. Особое значение для практики дипломатических соглашений с Турцией имела договоренность: в Константинополе Россию должен представлять посол. второго, а не третьего класса, что соответственно повышало его место среди послов и посланников, аккредитованных в турецкой столице.
Нетрудно убедиться, что многие положения будущего мирного договора были подсказаны Алексею Михайловичу опытом его многолетней работы в Константинополе. Называя их в письме Панину артикулами невеликой важности», он явно скромничал. Никита Иванович хорошо понимал, насколько будут ценны выговоренные Обресковым уступки для работы русского посольства в Константинополе.
Протоколы Бухарестского конгресса показывают, что и Абдур-Резак отдавал должное познаниям и компетенции Алексея Михайловича в дипломатических делах. Большая часть предложенных им артикулов принималась турецким послом без существенных возражений. Так, 3 января 1773 г. Обресков заявил Абдур-Резаку:
— При последней конференции сделали мы артикул в пользу российских послов в Константинополе, а теперь можем учинить равную услугу и переводчикам, постановив, чтоб впредь не имели они отвечать за то, что по повелению принципалов своих принуждены говорить министерству Блистательной Порты.
Реис-эфенди с удивлением спросил:
— Разве случались переводчикам какие-либо от министров оскорбления за их переводы?
Алексей Михайлович привел ему немало примеров, имевших место во время его службы в Константинополе.
Далее в протоколе следует: «Реис-эфенди спросил:
— Есть ли еще какая другая держава, пользующаяся уже подобными для переводчиков своих постановлениями?